Валерий Зубаков

“Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: “Где родившийся Царь Иудейский? Ибо мы видели звезду Его на Востоке, и пришли поклониться Ему. Услышав это, Ирод царь встревожился, и весь Иерусалим с ним. И, собрав всех первосвященников и книжников народных, спрашивал у них: где должно родиться Христу? Они же сказали ему: в Вифлееме Иудейском, ибо так написано через пророка: “И ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных, ибо из тебя произойдет Вождь, Который спасет народ Мой, Израиля.

Тогда Ирод, тайно призвав волхвов, выведал от них время появления звезды и, послав их в Вифлеем, сказал: Пойдите, тщательно разведайте о Младенце и, когда найдете, известите меня, чтобы и мне пойти поклониться Ему. Они, выслушав царя, пошли. И се звезда, которую видели они на востоке, шла перед ними, как, наконец, пришла и остановилась над местом, где был Младенец. Увидев же звезду, они возрадовались радостью весьма великою и, войдя в дом, увидели Младенца с Мариею Матерью Его и, пав, поклонились Ему и, открыв сокровища свои, принесли ему дары: золото, ладан и смирну. И, получив во сне откровение не возвращаться к Ироду, иным путем отошли в страну свою”. Мф..2 гл.

Евангельское повествование о рождении ночью в Вифлееме Богомладенца знает каждый. В Законе Божьем Серафима Слободского рассказывается, что вифлеемские пастухи первыми узнали о рождении Спасителя. Волхвы как персонажи повествования о Рождестве Христовом, пришли из далекой страны с Востока. Волхвами, или мудрецами, назывались в те далекие времена ученые люди, наблюдавшие и изучавшие звезды. Тогда люди верили, что при рождении великого человека на небе появляется новая звезда. Волхвы же эти были люди благочестивые, и Господь, по милости Своей, дал им такое знамение — на небе появилась новая, необычайная звезда. Увидев чудно мерцавшую звезду, волхвы сразу поняли, что ожидаемый народом “Великий Царь Израильский” уже родился. Они собрались в путь и пошли в столицу иудейского царства, Иерусалим, чтобы узнать там, где этот Царь родился, и поклониться ему. Царь Ирод, тайно призвав к себе волхвов, выведал у них время появления новой звезды. До этого царь Ирод спросил священников и книжников: “Где должно родиться Христу?”. Они ответили: “В Вифлееме Иудейском, потому что так написано у пророка Михея”. Волхвы, выслушав царя Ирода, пошли в Вифлеем. И снова та самая звезда, которую они видели прежде на востоке, появилась на небе и, двигаясь по небу, шла перед ними, указывая им путь. В Вифлееме звезда остановилась над тем местом, где находился родившийся Младенец Иисус. Спорным является вопрос о времени прихода волхвов в Вифлеем (см. Православная энциклопедия. – М., 2001, т. IХ, с. 279). Независимо от вавилонского или персидского происхождения волхвов, ясно, что с учетом необходимых приготовлений к путешествию и расстоянию до Вифлеема, они могли достичь его не ранее, чем несколько недель после рождения Младенца. Наиболее широкое распространение получило мнение, согласно которому волхвы прибыли в Вифлеем, когда Младенцу было уже не менее двух лет. Кстати, на это косвенно может указывать приказ Ирода “избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов” (Мф. 2,16). Многие церковные авторы считают, что волхвы прибыли в течение второго года после Рождения Христа, причем эта интерпретация отражена в иконографии поклонения волхвов первых веков христианства, где Младенец изображен уже немного подросшим (См.: Там же, с.280-281). Имеется и группа авторов, склоняющихся считать, что событие поклонения волхвов произошло на первой неделе после рождения Иисуса.
 

Волхвы поклонились и пали ниц перед Младенцем, открыв свои сокровища, принесенные в дар: золото, ладан и смирну, символизирующие веру, разум и добрые дела. Волхвы поклонились Богомладенцу как Сыну Божию. Сколько именно было волхвов, библейская история умалчивает. Имеются произведения, где говорится о 2, 4, 6, 8 и даже о 12 волхвах. Учитывая, что миру известны всего три дара – сокровища, христиане с незапамятных времен стали полагать, что и волхвов тоже было три. В VIII столетии один авторитетный историк Церкви Иоаков из Варацце обнародовал имена волхвов: Гаспар (или Каспар), Мельхиор и Бальтазар (Валтасар), хотя их имена появились еще в раннем средневековье (VI ст.). В некоторых повествованиях имеются данные и об их внешнем виде: Каспар был “безбородым юношей”, Мельхиор – “бородатым старцем”, а Бальтазар – “темнокожим”. По преданию, они происходили то ли из Персии, то ли из Аравии, Месопотамии или Эфиопии. Волхвы были благочестивыми христианами и проповедовали Евангелие на Востоке. В других источниках указывается, что они были “восточными царями”, “мудрецами-астрологами”, “звездочетами”, ищущими истину. Вернувшись в свои родные места, волхвы стали возвещать в народе об Иисусе Христе, строили храмы и часовни, где были изображения Богомладенца и звезда над крестом. Имеются данные и о том, что апостол Фома посвятил их в епископы. Волхвы закончили земную жизнь приблизительно в одно и то же время и похоронены они были тоже вместе. Церковь причислила их к лику святых. Историки спорят, были ли они “святыми королями”, как их величают в Германии, где до наших дней хранятся их мощи. По преданию, мощи волхвов были обретены в Персии равноапостольной Еленой и перенесены в Константинополь, а в V веке – в Милан. О гробницах волхвов в персидском городе Сава (к юго-западу от Тегерана) сообщал в VIII веке Марко Поло (См.: там же, с. 282). Известно, что в 1164 году из Милана останки прославленных трех волхвов кельнский архиепископ Райнальд фон Дассель сначала перенес по суше на специальных подводах, а потом – на речном судне по Рейну в Кельн. Сохранились свидетельства о том, что мощи волхвов были подарены архиепископу императором Фридрихом I Барбароссой.

 

Ладан- (Быт 43:11; по Евр Lot) — благовонный древесный сок, твердеющий на воздухе и собиравшийся с растения Cystus Creticus. Означенное тернистое дерево растет на о. Кипре, в Аравии, Сирии и Палестине и имеет от 8 до 9 футов высоты. В древние времена ладан составлял значительный предмет торговли (Быт 37:25, 43:11) и считался одним из ценных даров, которые в древности обычно подносились царям, вельможам и другим важным лицам в знак особенного благоговения (Мф 2:11). По свидетельству Тертуллиана, ладан употреблялся язычниками для воскурения пред лжебогами, продавался за дорогую цену и покупался христианами особенно для употребления при обряде погребения мертвых. “Разве мы, пишет он, вовсе не покупали ладану? Ежели он родится в Аравии, то пусть знают Савские жители, что они за дорогую цену и гораздо больше могут привозить этого товара нам, Христианам, для погребения мертвых, нежели сколько употребят его для курения богам вашим” (Аполог. XLII).

 

“…Во дни царя Ирода пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: “Где родившийся Царь Иудейский? ибо мы видели звезду его на востоке и пришли поклониться Ему.”

 …Они, выслушав царя, пошли. И вот, звезда, которую они видели на востоке, шла перед ними, как наконец пришла и остановилась над местом, где был Младенец.”

 Евангелие от Матфея, гл.2

Этот рассказ о Вифлеемской звезде вот уже почти два тысячелетия  волнует умы человеческие. Что увидели волхвы на небе? Зачем они на него смотрели? Как отличали звезду от звезды, созвездие от созвездия? Почему состояние мира звездного и мира земного так тесно связаны. И каким образом мир звездный может влиять на мир земной?

Почему они, увидев появление в определенной части неба новой звезды, точно знали, что родился Царь Иудейский, и отправились в длинное и небезопасное путешествие поздравить именно этого еще  неродившегося царя, неся с собой символы царской власти, священства и мученичества.

Сегодня день памяти священномученика Игнатия Богоносца

Священномученик Игнатий Богоносец.

Священномученик Игнатий Богоносец или Игнатий Антиохийский был по происхождению сирийцем. Существует благочестивое предание, будто Игнатий был тем самым отроком, которого Господь Иисус Христос привел в пример Апостолам, запрещая им спорить о первенстве (Мф. 18:2-5). Однако, как свидетельствует нам Иоанн Златоуст, сам происходивший из Антиохии, предание Церкви Антиохийской состояло в том, что Игнатий не видел Господа во плоти. Кто именно из Апостолов был наставником Игнатия в христианской вере, тоже точно не известно. Древние писатели спорят по этому поводу. Одни называют его учителем Апостола Петра, другие – Апостола Павла, третьи – Апостола  Иоанна Богослова.

Эти мнения вполне могут оказаться истинными: все – и Петр, и Павел проповедовали в Антиохии, а Иоанн Богослов много действовал в Азии после их смерти. То, что Святой Игнатий был личным учеником Апостолов – это считают несомненным все и древние, и современные писатели. Есть разные сведения и о том, кем и когда он был поставлен во епископа Антиохии. “Апостольские Постановления” утверждают, что его рукоположил Павел, а Еводий, его соепископ – рукоположен Петром. Св. Иоанн Златоуст в согласии с преданием Антиохийской Церкви считал, что Игнатия поставил епископом Петр. Евсевий, в “Церковной Истории” пишет, что Игнатий был вторым епископом Антиохии, преемником поставленного апостолами Еводия. Наконец другой древний писатель, Феодорит, утверждает, что он был преемником Петра в качестве антиохийского епископа. Что касается прозвища “Богоносец”, которое он носил еще при жизни, то оно, судя по всему, было дано Игнатию верующими Церквей Сирии. По его собственным словам, Богоносец – это “тот, кто имеет Христа в груди своей”. Немногое известно нам о его епископстве до его осуждения. Св. Иоанн Златоуст указывает, что он был образцом всех епископских и просто христианских добродетелей. Церковный историк Сократ повествует, что он заботился о благоустроенности богослужений и ввел в своей Церкви антифонное пение. Он, как повествует “Мученичество” тщательно и успешно управлял своей Церковью во время гонений Домициана, показав себя мудрым и ревностным пастырем. Известно, что около 70 г. по Рождестве Христовом он был рукоположен во епископы, управляя Антиохийской церковью более 30 лет. Когда в 107 г. император Траян, отправляясь на войну с персами, прибыл в Антиохию, граждане Антиохии устроили по этому случаю веселые празднества, на которых царили разгул и пьянство. Эти зрелища и игры были так называемые “сатурналии”, продолжением и заключением коих служили “сигиллярии”; они продолжались семь дней, начиная с 17 декабря, в память золотого века, бывшего, по мнению римских язычников, во время царствования бога их Сатурна. Христиане не приняли в них участия. Об этом донесли императору, а на епископа Игнатия было указано, как на главного виновника. Учинен был допрос, и последовало решение императора: “Игнатия приковать к воинам и отправить в Рим на съедение зверям для увеселения народа.” Малоазийские церкви, зная, как тяжел и утомителен путь св. Игнатия в Рим к месту казни, оказывали ему самое трогательное внимание и уважение. Многие церкви высылали навстречу св. Игнатию своих представителей, чтобы приветствовать его и послужить ему. Известны семь посланий к разным церквам, написанные св. Игнатием в пути. Когда настал день страданий, Св. Игнатий радостно вошел в амфитеатр, беспрестанно повторяя имя Христово. “Что ты повторяешь одно и то же слово?” — спросили его воины. Св. Игнатий ответил: “Оно написано у меня на сердце, потому и повторяют Его уста.” С молитвою ко Господу вышел он на арену. Дикие звери были спущены и с яростью растерзали святого исповедника, оставив от него только несколько костей. Эти кости с благоговением собрали антиохийские христиане, сопровождавшие своего епископа до места мучения, завернули их, как драгоценное сокровище, в чистое полотно и отвезли в свой город. Упомянутые семь его посланий, написанных во время доставки его в Рим на казнь: послания к ефесянам, магнезианам, траллийцам, римлянам (из Смирны), к Поликарпу, еп. Смирнскому, смирнянам и филадельфийцам (из Троады), в которых он убеждал их сохранять правую веру, повиноваться Богоучрежденной иерархии, по отзыву св. Поликарпа, содержат в себе образцы веры, терпения и всякого назидания о Господе. [2],[3].

Осмыслению своего грядущего мученического подвига Игнатий посвятил послание к Римлянам. После ареста Игнатия церковь хлопотала об освобождении его, и положительный для него исход этих хлопот был вполне реален. Но Игнатий в послании хлопочущим за него пишет: «Не устраняйте от меня мученичества. Желаю, чтобы вы угождали не людям, но Богу, как вы и благоугождаете Ему. Ибо ни я уже не буду иметь такого удобного случая достигнуть Бога, ни вы – ознаменовать себя лучшим делом, если будете молчать. Если вы будете молчать обо мне, я буду Божиим, если же окажете любовь плоти моей, то я должен буду снова вступить на поприще. Не делайте для меня ничего более, как чтобы я был заклан Богу теперь, когда жертвенник уже готов, и тогда составьте любовию хор и воспойте хвалебную песнь Отцу во Христе Иисусе, что Бог удостоил епископа Сирии призвать с востока на запад. Прекрасно мне закатиться от мира к Богу, чтоб в Нем мне воссиять». (Рим. Глава I.) Как некогда св. апостол Павел писал: «Ибо для меня жизнь -- Христос, и смерть -- приобретение. Если же жизнь во плоти доставляет плод моему делу, то не знаю, что избрать. Влечет меня то и другое: имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас». (1 Флп 1, 21-24). Сам. Игнатий смотрит на собственные грядущие страдания и смерть, как на вожделенные. А просителям за него он сообщает парадоксальную даже для них, верующих во Христа, мысль: «Молитесь Богу о даровании мне сил для мученического подвига. Вы никогда никому не завидовали и других учили тому же. Желаю, чтобы вы подтвердили делом, что преподаете в своих наставлениях. Только просите для меня у Бога внутренней и внешней силы, чтобы я не говорил только, но и желал, чтобы не назывался только христианином, но и был в самом деле. …..  Христианство – не в молчаливом убеждении, но в величии дела, особенно когда ненавидит его мир» (Рим. Глава II). Для него одной словесной проповеди недостаточно. Христианство – не только слово о Христе, а ещё и проповедь делом. В чём власть князя мира сего? На чём держатся все державы мира сего? Чем можно напугать человека? Чем подчинить? Угрозой наказания и смерти. Страдания и смерть – это те аргументы, на которых стоит всё здание языческого лицемерия. Св. Игнатий же говорит о том, что пример самого Христа, и примеры апостольских, а также и первых мученических смертей за Него, вдохновляют и его идти на подвиг сей. И делом показать то, о чём он недавно говорил  в слове. «Я …добровольно умираю за Бога, если только вы не воспрепятствуете мне. Умоляю вас: не оказывайте мне неблаговременной любви. Оставьте меня быть пищею зверей и посредством их достигнуть Бога. Я – пшеница Божия: пусть измелют меня зубы зверей, чтоб я сделался чистым хлебом Христовым. Лучше приласкайте этих зверей, чтоб они сделались гробом моим и ничего не оставили от моего тела, дабы по смерти не быть мне кому-либо в тягость. Тогда я буду по истине учеником Христа, когда даже тела моего мир не будет видеть. Молитесь о мне Христу, чтоб я посредством этих орудий сделался жертвою Богу. Не как Петр и Павел заповедую вам. Они апостолы, а я осужденный; они свободные, а я доселе еще раб. Но если пострадаю, – буду отпущенником Иисуса и воскресну в Нем свободным. Теперь же в узах своих я учу не желать ничего мирского или суетного» (Глава III.) Когда Св. Игнатий пишет об апостолах Петре и Павле, он пишет об их свободе во Христе и о своей несвободе. Какже ему  стать свободным? Тут опять вспоминаются слова ап. Павла: «Иные же замучены были, не приняв освобождения, дабы получить лучшее воскресение. Посему и мы, имея вокруг себя такое облако свидетелей, свергнем с себя всякое бремя и запинающий нас грех и с терпением будем проходить предлежащее нам поприще,  взирая на начальника и совершителя веры Иисуса, Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление, и воссел одесную престола Божия». (Евр. 11.35-12.2). Св. Игнатий хочет быть свидетелем Христовым в мире сем, а свидетельство это - синоном мученичества в древней Церкви.

Во Христе земное теряет смысл, первый инстинкт человека, инстинкт самосохранения, боязни страданий плоти, холода, голода и мучений, всё во Христе перерождается: «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить» (Мф. 10.18). И опять Св. Игнатий высказывает непонятную, кощунственную обыденному мышлению и культу тела мысль: «Желаю умереть. На пути из Сирии до Рима, на суше и на море, ночью и днем я уже борюсь со зверями, будучи связан с десятью леопардами, то есть с отрядом воинов, которые от благодеяний, им оказываемых, делаются только злее. Оскорблениями их я больше научаюсь, но этим не оправдываюсь. О, если бы не лишиться мне приготовленных для меня зверей! Молюсь, чтобы они с жадностью бросились на меня. Я заманю их, чтоб они тотчас же пожрали меня, а не так, как они некоторых побоялись и не тронули. Если же добровольно не захотят, – я их принужу. Простите мне; я знаю что мне полезно. Теперь только начинаю быть учеником. Ни видимое, ни невидимое, ничто не удержит меня придти к Иисусу Христу. Огонь и крест, толпы зверей, рассечения, расторжения, раздробления костей, отсечение членов, сокрушение всего тела, лютые муки диавола придут на меня, – только бы достигнуть мне Христа» (Рим. Глава V). Оскорбления, которым он подвергался по пути в Рим, даже подогревают его в желании пойти на страдальческий подвиг. Страдания ему полезны! Только они способны научить его по-настоящему быть христианином. И его епископство, и все другие прошлые благие его дела – только прелюдия настоящего христианства.

Мученичество в древней Церкви не было редкостью. Этот религиозный феномен ещё надо было осмыслить. Игнатий пишет о том, что по его мнению несёт за собой мученичество, для чего оно: «Через смерть я достигну истинной жизни. Никакой пользы не принесут мне удовольствия мира, ни царства века сего. Лучше мне умереть за Иисуса Христа, нежели царствовать над всею землею (ибо какая польза человеку, если он приобретает целый мир, а душе своей повредит?). Его ищу, за нас умершего. Его желаю, за нас воскресшего. Я имею в виду выгоду: простите мне, братья! Не препятствуйте мне жить, не желайте мне умереть. Хочу быть Божиим: не отдавайте меня миру. Пустите меня к чистому свету: явившись туда, буду человеком Божиим. Дайте мне быть подражателем страданий Бога моего. Кто сам имеет Его в себе, тот пусть поймет, чего желаю, и окажет сочувствие мне, видя, что занимает меня». (Рим. Глава VI). Он понимает всю свою прошлую жизнь как всего лишь поиски Христа. Даже тогда, когда он, будучи епископом Церкви, приобщал к ней людей. Даже тогда, когда он и причащал и молился.  Подобный нравственный максимализм так чужд и непонятен всему духовному состоянию современного ему мира, в том числе и мира христианского: «Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?  Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих. Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость». (1 Кор. 1. 21-24)  Как и сам Господь, св. Игнатий Богоносец и смертью своей желал проповедовать Христа. Он уже не желает обратно в мир, а хочет через страдания быть ближе к Христу. «Желаю умереть, ибо любовь моя распялась. Князь века сего хочет обольстить меня и разрушить мое желание, устремленное к Богу. Пусть же никто из вас, там находящихся, не помогает ему. Лучше будьте моими, то есть Божьими. Не будьте такими, которые призывают Иисуса Христа, а любят мир. Зависть да не обитает в вас. И если бы даже лично стал я просить вас о другом, не слушайте меня: верьте больше тому, о чем пишу вам теперь. Живой пишу вам, горя желанием умереть. Моя любовь распялась, и нет во мне огня, любящего вещество, но вода живая, говорящая во мне, взывает мне изнутри: “иди к Отцу”. Нет для меня сладости в пище тленной, ни в удовольствиях этой жизни. Хлеба Божия желаю, хлеба небесного, хлеба жизни, который есть плоть Иисуса Христа, Сына Божия, родившегося в последнее время от семени Давида и Авраама. И пития Божия желаю, – крови Его, которая есть любовь нетленная и жизнь вечная». (Рим. Глава VII). Весь мир для него – тлен, все удовольствия – пыль, и любовь земная – бледное подобие небесной. Но сил его недостаточно для подвига такой высоты, и он не хочет, чтобы люди звали его назад, но помогли ему совершить то, на что он решился: «Окажите мне помощь свою. Не хочу более жить жизнью человеков. А это исполнится, если вы захотите. Захотите же, прошу вас, чтобы и вы снискали себе благоволение. Кратким письмом прошу вас. Поверьте мне; а Иисус Христос – неложные уста, которыми истинно глаголал Отец – откроет вам, что я говорю истину. Молитесь обо мне, чтобы я достиг. Не по плоти я написал вам это, но по разуму Божию. Если пострадаю, значит, вы возлюбили; если же не удостоюсь – вы возненавидели меня». (Рим. Глава VIII). Он добровольно идёт на страдания, осознавая слабость свою, но надеясь на Божью помощь: «Ибо, как Сам Он претерпел, быв искушен, то может и искушаемым помочь. (Евр. 2.18)  Вся прошлая земная  жизнь св. Игнатия переживалась им как суетная и отвращающая от Христа, но была в нём тоска о вышнем, желание достичь его через подвиг, то что жаждал он в последние дни своей жизни:. «От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф  11.12). «Но если достигну Бога, то по милости Его буду чем-нибудь» (Рим. Глава IX). Что это за последнее усилие, которого хочет от него Господь, о котором и задумался св. Игнатий, какого именно усилия ему не хватало, почему он, даже будучи епископом Антиохийским, столпом Церкви, почитал себя ничем пред Господом?  Это –  мученическая смерть, та крайняя степень подражания Христу, та последняя тяжесть несения Креста Его, что отделяла его от совершенства ученичества во Христе. [1],[3].

В миросозерцании св. Игнатия имеется еще одна существенная грань, которую западные ученые называют “мистикой” или “мистикой мученика” В этом “тайнозрительном богословии” св. Игнатия тема единства приобретает новое звучание: она становится темой соединения с Богом как конечной и вожделенной цели жизни всякого христианина. Для обозначения такой цели св. Игнатий использует различные выражения типа: “встретить (обрести) Бога  или Иисуса Христа”, “быть (оказаться) с Богом” и т. д. Данное соединение с Богом для св. Игнатия означало встречу с Ним через мученическую кончину, а поэтому святитель говорит, что он не желает уже “жить жизнью человеческой” (Римл. 8). В предвкушении этой блаженной кончины своей святой изрекает, что никакие “сладости мира сего и царствования века сего” уже не могут принести ему пользы (Римл. 6). В нем нет уже земной любви, которая “распялась,” и отсутствует “огонь, любящий материю”, ибо он желает лишь “Хлеба Божнего”, который есть “Плоть Иисуса Христа,” и пития – “Крови Его, которая есть любовь нетленная” (Римл. 7). Поэтому смерть для св. Игнатия является исходом из жизни тленной и как бы “ненастоящей” в жизнь подлинную и вечную. Это “тайнозрительное богословие” св. Игнатия, насыщенное эсхатологическими тональностями, сближает его с монашеским аскетическим богословием, которое рассматривает истинное любомудрие как “умирание для мира” и в котором тема “памяти смертной” играла важную роль. Поэтому не случайно, что в кругах раннего монашества послания св. Игнатия находили живой отклик.

Настаивая снова и снова на реальном, плотском характере Боговоплощения, Игнатий тем самым утверждает реальность нашего спасения. Чтобы спасти нас, Христос должен был в точности уподобиться нам, а, следовательно, облечься настоящей живой человеческой плотью. А мы для нашего спасения – Христу. Такая сотериология служит также основой христианской нравственности, которая и состоит в подражании Христу. Это подражание не ограничивается лишь соблюдением нравственного закона, но – как Спаситель полностью и реально воспринял нашу человеческую участь, так же и мы должны сознательно уподобиться Его жизни и особенно Страстям и смерти.

А если иные, как некоторые безбожники (имеются в виду докеты), то есть неверующие,  говорят, что Он страдал только призрачно, – сами они призрак, – то зачем же я в узах? Зачем я пламенно желаю бороться со зверями? Зачем я напрасно умираю? Значит, я говорю ложь о Господе?… И так как все имеет конец, то одно из двух предлежит нам: смерть или жизнь, и каждый пойдет в свое место. Ибо есть как бы две монеты, одна Божия, другая мирская, и каждая имеет на себе собственный образ, неверующие – образ мира сего, а верующие в любви – образ Бога Отца чрез Иисуса Христа. Если мы чрез Него не готовы добровольно умереть по образу страдания Его, то и жизни Его нет в нас.

Мученическая смерть уподобляется возрождению к новой жизни. Эта мысль впоследствии выразилась в том, что годовщину смерти мучеников стали праздновать как их день рождения. Мученичество первых святых христианской Церкви было наилучшим свидетельством сущности христианства и смысла христианской жизни, как подражания Христу и единства с Ним. Св. Игнатий шел на мученическую смерть торжественно и радостно. Он жаждет смерти, стремится к страданиям, но не уверен, достоин ли он, — достоин ли умереть за Христа. Все Послание к Римлянам пронизано этим напряженным мученическим пафосом. Св. Игнатий боится, что Римские христиане стараются освободить его от мученической смерти, — если допустить, что он был осужден не во время гонений и не за имя Христово, и был отправлен в Рим не столько на казнь, сколько в жертву зверям и для игр в цирке, становится понятным, как в Риме могли рассчитывать освободить его от смертной участи. Св. Игнатий и пишет в Рим прежде всего для того, чтобы убедить не мешать ему стяжать мученический жребий, стать истинным учеником Христовым. Он боится, как бы не помешала ему слишком сильная любовь Римских братьев. “Я прошу вас об одном — дайте мне принести Богу возлияние моей крови…” (Рим. II). Он просит молиться о даровании ему силы, и внутренней и внешней, чтобы стать христианином не только по имени, но и на деле (III). Св. Игнатий не только сносит или терпит безропотно страдания, он жаждет и ищет страдания и кровавой смерти. В цепях он чувствует себя, как “в духовных жемчугах” (Еф. ХI). У него пафос смерти, — и смерть означает для него истинную жизнь, подражание умершему и воскресшему Христу, соединение с Ним. Мысль о избавлении от назначенной казни представляется св. Игнатию диавольским наваждением, — это князь века сего хочет вырвать его у Бога. Игнатий допускает, что в Риме, может быть, ослабеет его решимость, и он просит наперед и  подчеркивает, что это послание диктовано не плотью, но ведением Божиим (VIII-3). У св. Игнатия мистический эрос мученичества, мученического подражания Христу, жажда той чаши, которую испил Христос, того крестного крещения, которым Христос крестился. Пред духовными очами св. Игнатия ярок образ страждущего Христа. И те же чувства и упования звучат у друга и ученика св. Игнатия, у св. Поликарпа Смирнского: уже на костре, связанный и возложенный на него, как некая жертва всесожжения, он молился с хвалой и благодарением: “Благословляю Тебя, что Ты в сей день и час сподобил меня получить часть в числе мучеников и в чаше Христа Твоего, воскресение жизни вечной и тела, в нетления Духа Святого. Прими меня ныне в лицезрение Твое, как жертву тучную и благоприятную, которую Ты, неложный и истинный Боже, предуготовал, предвозвестил и совершил. За сие и за все восхваляю, благодарю и прославляю Тебя, чрез вечного Архиерея, Иисуса Христа, возлюбленного Сына Твоего”… Эта торжественная молитва записана по памяти очевидцев в современном описании мученической кончины св. Поликарпа. (Martyrorem Polycarpi, Послание Смирнской Церкви к Филомелийцам, — и у Евсевия, IV. 15). Это тот же круг, к какому принадлежал и св. Игнатий. Мученичество как жертва, как соучастие в жертве Христовой, в его чаше, “подражание” Ему. С этим связан древний взгляд на мучеников как Христоносцев. Сам Христос выступает с мучениками на поле битвы, венчает их и вместе венчается, говорил уже в III веке св. Киприан. Св. Перепетуя не страшилась предстоящего мучения, — “там будет Некто иной во мне. Кто пострадает за меня, как и я за Него пострадаю “В сестре созерцали, даже телесными очами. Того, Который распят за них, чтобы убедить верующих, что всякий, страждущий за славу Христа, имеет общение с Богом живым”… Мученичество не героизм, но жертвенное приобщение ко Христу, некое воскресение жизни и нетления. “В час страдания мученики как бы отсутствуют из своих тел, или, скорее, — Христос присутствует и сообщается с ними” (Mart. Polyc., II.2). Мученический эрос св. Игнатия связан с тайнозрением, Игнатий не раз ссылается на свои откровения. Дар пророчества или прозорливости, по суждению древней Церкви, всегда был связан с мученическим подвигом, по предсказанию Спасителя: “ибо в тот час дано будет вам, что сказать. Ибо не вы будете говорить, но дух Отца вашего будет говорить в вас, научит вас в тот час, что должно говорить”. (Мф. Х, 19-20. Mp. XIlI, 11. Лк. XII, 11-12). [5],[6].

Таково, осмысление мученичества св. Игнатия. Безусловно. Среди всех апостольских мужей он занимает выдающееся место по богатству и широте охвата своей богословской мысли, по тонкому прочувствованию им самой сути христианского подвига. Как отмечает Н. И. Сагарда, “по своей духовной силе, по выдающимся чертам содержания послания Игнатия составляют достойное продолжение новозаветных посланий. Пылкое благочестие Игнатия, чистота и непоколебимость веры, непритворное смирение, энтузиазм в служении Господу, конечно, общи у него с некоторыми другими писателями этого периода. Но особенная энергия и выразительность его языка, в чисто восточной форме, не чуждого некоторого рода преувеличений, однако совершенно свободного от риторической искусственности, придают его речи исключительную искренность; в то же время спокойная сила его убеждения, возвышенность его идеала и твердое сознание, что Дух Святой с ним, придают торжественное величие его свидетельству о Христе, которое чувствуется с возрастающей силой при каждом новом прочтении посланий”.  [7].

1. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета (с неканоническими книгами Ветхого Завета) ИНТЕРНЕТ-издание.

2. Поснов М. История Христианской Церкви (до разделения Церквей – 1054 г.) ИНТЕРНЕТ-издание.