– Валерий Евгеньевич, монархии России и Германии традиционно дружили и взаимодействовали. Как и почему они в 1914 г. стали вдруг смертельными врагами?
– Действительно, русскую династию Романовых и германскую (точнее, прусскую) Гогенцоллернов, связывали родственные узы и политические симпатии. Всякий раз, когда две державы оказывались союзницами, они получали ощутимый выигрыш. Это проявилось и в период освобождения Европы от Наполеона, и в клубке войн и интриг, варившемся вокруг давнего очага международной напряженности – Польши, и в моменты революционных кризисов в западных странах. Дружеская позиция и однозначная поддержка России помогли Пруссии блестяще выиграть войны с Австро-Венгрией и Францией, сплотить разношерстную мешанину германских королевств и княжеств в могучую монолитную империю. Хотя и Россия при этом выиграла. Смогла отбросить условия Парижского трактата, навязанного ей Францией и Англией после Крымской войны, запрещавшего создавать военные базы и флот на Черном море.
Кайзер Вильгельм II, еще будучи наследником престола, бывал в нашей стране, подружился с будущим царем Николаем II. В переписке они называли друг друга «кузен Вилли» и «кузен Никки».
– Вот этот известный факт и вызывает недоумение.
– Не всегда монархи определяют политические линии своих государств. Наоборот, монарх выражает позицию подданных (или правящей элиты). А интересы наших стран стали резко расходиться. Германская империя, родившаяся под гром пушек и под победные фанфары, оказалась весьма воинственной. Быстрые и яркие успехи вскружили головы немецким военным, политикам, дипломатам. Они задирались с соседями.
В России осознали опасность германских амбиций. Был взят курс на поддержание мира и стабильности в Европе. Немцам не позволили добить Францию. Старались сдерживать экспансию Германии и Австро-Венгрии на Балканы… Но тем самым наша страна превращалась в главное препятствие для любых агрессивных планов. А планы эти были грандиозными! Фашизма еще не существовало, но его «зачатки» вызревали гораздо раньше. Не в гитлеровской Германии, а в кайзеровской! Господствующей идеологией был пангерманизм – он включал и теории “высшей расы”, и “жизненного пространства на Востоке”, и заведомого оправдания агрессии. Что же касается планов, то немцы нацеливались на мировое господство.
Предусматривалось создание “Великой Германии”, в которую должны были войти Австро-Венгрия, Балканы, Скандинавия, Бельгия, Голландия, север Франции, Польша, Прибалтика, Украина. Все это соединялось с колониями, которые предстояло отобрать у англичан, французов, бельгийцев, португальцев. А союзница кайзера, Османская империя, под его покровительством раскатывала губы отобрать у русских Закавказье, Кавказ, Среднюю Азию, распространять влияние на Поволжье и Урал. В Берлине поощряли подобные проекты.
Да и война сама по себе сулила сверхприбыли банковским и промышленным корпорациям Германии и Австро-Венгрии. Сулила сверхприбыли олигархам других держав – в первую очередь, США. Кстати, американские и немецкие банкирские кланы тесно переплетались между собой. Например, крупнейшим германским банком руководил Макс Варбург, а в финансовой системе США заправляли два его родных брата, Пол и Феликс. Они являлись финансовыми советниками президента Вильсона, Пол Варбург стал вице-президентом Федерального Резервного банка США.
Банковские и промышленные тузы оплачивали пропаганду войны. Она захлестнула весь германский народ. Эти настроения в полной мере подхватил сам кайзер Вильгельм. Обуянный комплексами, очень неуравновешенный и безмерно тщеславный. Современники писали – его более всего увлекал восторженный рев толпы, почести, он грезил величайшими свершениями.
В таких условиях традиции дружбы с Россией превращались в лицемерную маскировку. Например, во время русско-японской войны Вильгельм II изобразил из себя искреннего друга «кузена Никки», но за нейтралитет вынудил заключить весьма невыгодный для русских торговый договор на 10 лет. А главное, силился выпихнуть русские войска на восток, чтобы ему развязали руки в Европе. Но и с Россией предполагалось поддерживать мир только до поры до времени. Планы войны против нашей страны германский генштаб разрабатывал и корректировал в 1872, 1875, 1879, 1894 гг. Окончательно «План Шлиффена» был составлен и утвержден в 1905-м.
– Как вы считаете, можно ли было избежать столкновения летом 1914 года?
– Нет. Летом 1914-го избежать войны со стороны России было уже невозможно. Потому что война была предрешена заранее, и предрешена не в Петербурге. Отметим, что царь Николай II делал все от него зависящее, чтобы предотвратить катастрофу. Сейчас многие позабыли, что он стал первым инициатором международных конгрессов по разоружению, по его настоянию был создан международный суд в Гааге для решения спорных вопросов мирным путем. Николай Александрович прилагал огромные усилия и для того, чтобы устранить противоречия с Германией.
Например, в 1910 г. царь встретился с кайзером в Потсдаме и предложил договориться о взаимных уступках. Стороны должны были также принять взаимные обязательства о неучастии во враждебных друг другу группировках, излагался еще целый ряд конкретных предложений. Вильгельм на словах согласился. Но на деле все спустили на тормозах. Потому что Германия, закусив удила, неслась к войне. И даже не считала нужным это особо скрывать. В том же 1910 г., когда Берлин посетил бельгийский король Альберт, кайзер просто ошеломил его, выдав на балу оскорбительную тираду в адрес Франции. А потом представил ему генерала фон Клюка, заметив, что это тот самый военачальник, который “должен будет возглавить марш на Париж”. А Мольтке, не стесняясь, говорил Альберту, что “война с Францией приближается”, так как это государство “провоцирует и раздражает” немцев.
Немцы спровоцировали два кризиса вокруг Марокко – но оба раза конфликт еще удавалось замять. Поводом для войны становились и периодические обострения ситуации на Балканах. В 1912 г. разразились Балканские войны, и Вильгельм II 8 декабря созвал совещание военного руководства. Тема совещания была сформулирована как “Наилучшее время и метод развертывания войны”. По мнению кайзера, начинать надо было немедленно. Начальник генштаба Мольтке соглашался, что “большая война неизбежна, и чем раньше она начнется, тем лучше”. Но указывал, что надо провести пропагандистскую подготовку: “Следует лучше обеспечить народный характер войны против России”. И лишь командующий военно-морскими силами Тирпиц возразил, что моряки еще не готовы: “Военно-морской флот был бы заинтересован в том, чтобы передвинуть начало крупномасштабных военных действий на полтора года”. С его мнением согласились. А полтора года – это получалось лето 1914-го.
Этот же срок называла русская разведка. В начале 1914-го военное руководство Германии и Австро-Венгрии активно вело совещания, последние согласования планов. Германские программы перевооружения армии были рассчитаны до 1916 г. – но сроки подправили. Наметили все ужать к весне 1914 г.
Когда сербские террористы-масоны из организации «Черная рука» убили в Сараево наследника австрийского престола Франца Фердинанда, это было именно то, что требовалось всем сторонникам войны. В Вене шутили, что убийцам надо поставить памятник за такой “подарок”. А Вильгельм II, получив донесение о теракте, на полях начертал: “Jetzt oder niemals” – “Теперь или никогда”.
Как известно, Сербии был предъявлен ультиматум, фактически лишавший ее суверенитета. Она, по подсказке Николая, II нашла оптимальное решение – вынести вопрос на рассмотрение международного Гаагского суда, заранее согласившись исполнить приговор! Нет, агрессоров такой вариант не устраивал! Хоть что-то в ультиматуме оказалось не исполненным – Австрия сразу объявила войну. Открыла через Дунай артиллерийскую бомбардировку Белграда. Царь попытался образумить австрийцев демонстрацией силы, объявил мобилизацию. Но именно это использовал в качестве предлога «кузен Вилли». Зашумел, что русские мобилизуются, готовятся напасть на Германию и Австрию, и объявил войну России.
Кстати, кайзер, его военачальники и дипломаты не особо считались с логикой. Пропаганда вопила, что угрожают русские – но при этом германские армии ринулись не на восток, а на запад! На нейтральную Бельгию, нейтральный Люксембург и на Францию! Да и причем здесь логика, если «русская угроза» была всего лишь поводом. А заранее отработанный план Шлиффена-Мольтке предусматривал именно такой порядок: сперва сокрушить «блицкригом» западных противников, французов с англичанами, а потом перекинуть все силы на Россию…
– Насколько сильной и независимой была военная промышленность предвоенной России?
– Предвоенная Россия была одной из самых передовых и развитых держав той эпохи. За 50 лет объем промышленного производства вырос в 10-12 раз (за 13 предвоенных лет – втрое), а по некоторым показателям прирост получился просто баснословным. Химическое производство возросло в 48 раз, добыча угля – в 700 раз, нефти – в 1500 раз. Огромная страна покрылась сетью железных дорог, были освоены угольные месторождения Донбасса, нефтепромыслы Баку и Грозного. Россия создала крупнейшую и лучшую в мире нефтеперерабатывающую промышленность. 94% нефти перерабатывалось внутри страны, продукция славилась своим качеством и дешевизной.
Быстро развивалось машиностроение. 63% оборудования средств производства изготовлялись на отечественных предприятиях. Были построены такие гиганты, как Путиловский, Обуховский, Русско-Балтийский заводы, сформировались крупнейшие текстильные центры в Подмосковье, Иваново, Лодзи и т.п. Текстильная продукция полностью обеспечивала саму Россию, широко шла на экспорт.
Но и сельское хозяйство, пищевая промышленность, ничуть не уступали. В нашей стране насчитывалось 21 млн. лошадей (всего в мире – 75 млн.). 60 % крестьянских хозяйств имели по 3 и более лошади. От продажи за рубеж одного лишь сливочного масла Россия получала столько же прибыли, сколько от продажи золота. На мировом рынке продовольствия она являлась абсолютным лидером. Занимала первое место в мире по производству и экспорту зерна, по выпуску сахара. Половина продуктов, продававшихся в Европе, производилась в России. Между 1890 и 1914 гг объем внешней торговли утроился.
По темпам роста промышленной продукции и роста производительности труда Россия в начале ХХ в. вышла на первое место в мире, опередив США – которые также переживали период бурного подъема. По объему производства наша страна занимала четвертое, а по доходам на душу населения пятое место в мире. Впрочем, эти цифры определялись зарубежными исследователями и являются весьма некорректными. Потому что в системы экономики западных держав были включены и их колонии (или, у США, сырьевые придатки). За счет этого обрабатывающая промышленность метрополий получала высокие валовые показатели. Но “души населения” колоний и придатков в расчет не принимались. И если бы, допустим, к жителям Англии добавить население Индии, Бирмы, Египта, Судана и т.д., то реальная цифра “доходов на душу” оказалась бы куда ниже российской.
Впрочем, далеко не все было гладко. Причем недостатки относились именно к военной области. Но недостатки были не научно-производственными, не технологическими, а организационными. Невзирая на наличие мощнейшей отечественной базы военное министерство во главе с генералом Сухомлиновым предпочитало размещать многие заказы на вооружение и боеприпасы за границей. Тяжелые орудия, аэропланы, моторы, снаряды и патроны заказывали на британских, французских, даже на немецких фирмах. Считалось, что так удобнее и проще. Не надо морочить голову с налаживанием производства, отслеживать, проверять. Оформил контракт, оплатил и получил… Хотя на самом деле данная специфика имела под собой еще одну весомую причину – коррупцию. Иностранные представители облепили Сухомлинова со всех сторон, щедро кормили взятками.
Результаты стали плачевными. В ходе боев во всех без исключения воюющих странах выяснилось – расход вооружения и боеприпасов во много раз выше запланированного. Во Франции острый дефицит снарядов и патронов обозначился уже в августе-сентябре 1914 г. В Германии в декабре 1914 – феврале 1915 г. грянул натуральный «голод». Имеющиеся снаряды передавали только на те участки, где гремели жаркие сражения. На остальных пушки молчали, не отвечали на огонь русских батарей. В нашей стране военных учили стрелять не наугад, а прицельно. Благодаря этому дотянули до весны 1915 г. Но все воюющие державы при тревожных симптомах взялись лихорадочно модернизировать и развивать собственное производство. А военное министерство Сухомлинова опять пошло по привычному пути.
Заказало все необходимое на британских заводах «Виккерс-Армстронг». Заказ на 5 млн. снарядов, 1 млн. винтовок, 1 млрд. патронов, 8 млн. гранат, аэропланы, авиационные моторы, орудия и другую технику был принят, этого должно было хватить на кампанию 1915 г. Но Россию откровенно подставили. Русские армии одержали к этому времени ряд блестящих побед. Поколотили немцев под Варшавой и Лодзью, растрепали Австро-Венгрию, отобрав у нее Галицию, уничтожили турецкую армию под Сарыкамышем. Западным союзникам было в это время совершенно нечем похвастаться. Они перепугались, что Россия внесет основной вклад в победу, и после войны станет лидером на международной арене, сможет диктовать свои условия мира.
Русских даже не предупредили, что их военный заказ в Англии выполнен не будет. Только когда подошел срок отгрузки, март 1915 г., британский военный министр Китченер внезапно объявил: всю продукцию пришлось забрать на вооружение английской армии.
– Как бы вы охарактеризовали воинскую выучку в Русской армии и у противников?
– Русская армия в 1914 г. по уровню подготовки значительно превосходила другие державы, а по технической оснащенности уступала лишь германской и австрийской – но ведь они целенаправленно готовились к войне. Оружие было лучше или, по крайней мере, не хуже зарубежных аналогов: трехлинейная винтовка Мосина, револьвер Нагана, пулемет Максима, усовершенствованный тульскими оружейниками. Пулеметов было по 8 в полку – так же, как у немцев и французов. Одними из лучших в мире были скорострельные трехдюймовые (76 мм) орудия Барановского. В дивизии имелось 48 пушек (у немцев – 72, у французов – 36). А всего в русской армии было 7030 орудий (из них 240 тяжелых). Для сравнения: в Германии – 9398 орудий (1300 тяжелых и 996 осадных), в Австро-Венгрии 4083 (960 тяжелых и 338 осадных), во Франции – 4800 (тяжелых не было вообще).
Первые полевые радиостанции, созданные А.С. Поповым и капитаном Троицким, были введены еще в 1900 г., и к началу мировой войны во всех корпусах существовали “искровые роты”. Широко использовалась телефонная и телеграфная связь. В войсках насчитывалось более 3000 автомобилей (у немцев лишь 83 штуки, они недооценивали автотранспорт, предназначали его только для передовых отрядов). Воздушные силы составляли 263 самолета и 14 дирижаблей. Опять же, для сравнения – в Германии 232 самолета и 15 дирижаблей, во Франции – 156 самолетов и 5 дирижаблей (когда Жоффру доказывали пользу авиации, он отмахнулся: “Ну, это для спорта!”).
В русском флоте внедрялись великолепные гидропланы М-5 и М-9, сконструированные Д.П. Григоровичем, они считались лучшими в мире. В 1913 г. на Русско-Балтийском заводе был создан многомоторный самолет Сикорского “Русский витязь”, а на его базе – бомбардировщик “Илья Муромец”, на нем уже имелись специальные подвески для бомб, сбрасыватели и прицелы. Для летчиков на этом самолете применялся парашют Котельникова.
Русские конструкторы Федоров, Токарев, Рощепей уже создали первые образцы автоматических винтовок. В 1904 г. мичман Власов и капитан Гобято изобрели миномет. Появились образцы ручных пулеметов, “противосамолетных” орудий. Они оставались еще на уровне разработок, но к началу войны их не было и в других странах. Кстати, в европейских армиях не было и ручных гранат, их считали сложным и опасным оружием. У немцев гранаты изготовлялись не на заводах, а саперами, и ими же применялись. У русских гранаты уже производились, начали поступать в войска. Новое Наставление для пехоты предусматривало забрасывать противника гранатами перед штыковым ударом. Но на практике войска этому еще не обучали.
Русская стратегия и тактика были передовыми для того времени, учитывали опыт японской войны. Главным видом боевых действий признавалось наступление, но должное внимание уделялось и обороне. Атаковали в более редких порядках, чем на Западе (интервалы до 5 шагов). Применялось переползание, движение перебежками, выдвижение отделениями или одиночными солдатами под прикрытием огня тех, кто остается на месте. Не только в обороне, но и в наступлении от солдат требовалось окапываться. Армию обучали встречному бою, действиям в ночных условиях, вместо штыковой вводилась огневая тактика. Пехота показывала очень высокие результаты в стрельбе, а артиллеристы не знали себе равных – в их среде считалось делом чести не просто метко стрелять, но и досконально, вплоть до винтиков, знать свое орудие. Русская артиллерия в японской войне впервые применила стрельбу с закрытых позиций с помощью угломера и панорамы, а для корректировки огня использовала аэростаты. Прекрасно была подготовлена и кавалерия, ее учили действовать как конных, так и в пеших порядках.
Важная роль отводилась индивидуальному обучению солдат и командиров. Русские офицеры и унтер-офицеры были настоящими мастерами военного дела. Классик военной педагогики М.И. Драгомиров в своих работах требовал: “Близко общаться с подчиненными”; “ставить службу выше личных дел”; “не бояться самостоятельности”. Кадровая русская армия превосходила германскую и по качеству бойцов. Солдаты в ней служили в прямом смысле слова отборные. Россия содержала гораздо меньшие вооруженные силы, чем позволяли ее человеческие ресурсы. Из призывников медицинские комиссии отбирали лишь 52 %! Самых здоровых и сильных. (В Германии отсеивали всего 3 %, явных инвалидов).
Для наглядного сравнения лучше всего подходит армия союзной Франции – кстати, она считалась «передовой». Она даже не ввела защитную форму. Французы начинали войну в красных штанах, красных кепи (у офицеров с белыми плюмажами), в синих мундирах и шинелях. Кавалерия красовалась в сверкающих кирасах, в касках с хвостами из конского волоса, султанами из перьев. Когда военный министр Мессими предложил ввести защитное обмундирование, сочли, что это подорвет воинский дух, и бывший военный министр Этьен восклицал в парламенте: “Ле панталон руж се ля Франс!” – “Красные штаны – это Франция!”
Французская военная наука отвергала оборону. Полевой устав, принятый в 1913 г., учил: “Французская армия, возвращаясь к своей традиции, не признает никакого другого закона, кроме наступления”. Окапываться солдат не только не учили, но и запрещали, чтобы не испачкали форму, не утратили бодрого вида и наступательного духа. В приказах писалось: “Никогда французская армия не будет рыть окопы, она будет всегда решительно атаковать и не унизит себя до обороны”. За месяц до войны один гусарский лейтенант угодил под арест за то, что познакомил эскадрон с рытьем окопов.
Атаковать учили сомкнутым строем, чтобы добиться пущего напора. Разведка считалась несущественной мелочью – нельзя задерживаться, раздумывать. Требовалось “сразу, без оглядки пускать в бой все средства”. А роль артиллерии сводилась к “огневому шквалу” – продожить дорогу броску пехоты. Тяжелой артиллерии не было совсем. Полагали, что она замедлит темпы наступления. Связь осуществлялась через посыльных. Такую новинку как радио не принимали в расчет. А телефоны предусматривались разве что для старшего начальства – ведь телефонные провода в частях помешают их стремительному продвижению.
Стрельбой занимались мало (для кавалерии курс составлял всего 3 дня). Основными должны были стать штыковые и сабельные удары. Пехоту тренировали в “наполеоновских” маршах по 40 км. Отрабатывали нормативы штыкового броска – 50 м следовало преодолеть за 20 секунд. Считалось, что врагу нужно 20 секунд, чтобы перезарядить винтовку, прицелиться и выстрелить. Стоило ли удивляться, что немцы опрокинули и перемололи французскую армию, одним рывком дошагали почти до Парижа. Взяли бы и Париж – если бы русские не спасли, не нанесли удары в Восточной Пруссии и не отвлекли неприятеля на себя.
Подготовка германской армии была гораздо лучше, но и она кое в чем уступала русским. Тактика очень отставала от современных требований. Обороне отводилось недостаточное внимание. При наступлении предусматривались атаки в полный рост густыми цепями, с интервалами в 2 шага, а то и сомкнутыми колоннами. Цепь должна была держать равнение. Отрабатывался и такой архаичный прием – через определенное число шагов цепь останавливалась, прицеливалась, давала залп и маршировала дальше (под огнем противника). Кавалерия тоже готовилась к атакам в плотных строях. А германская стратегия по опыту прошлого века нацеливалась на победу в одном генеральном сражении. Отрицалась необходимость стратегических резервов, следовало бросить в бой все сразу – и выиграть. Исправлять ошибки пришлось уже в ходе боев, и они стоили очень много крови. Современники описывали, как германские плотные цепи падали под русскими пулеметами и шрапнелью. Как атаковали, так и оставались лежать целыми ротами и батальонами.
– Насколько справедливо мнение, что потери среди офицерства и гвардии способствовали развалу государственности к 1917 году?
– Это всего лишь легенда, рожденная теми же офицерами. Кстати, потери были не настолько большими, как их принято изображать. Россия отнюдь не надорвалась, не истекла кровью. Последняя сводка боевых потерь царской армии была представлена в “Докладной записке по особому делопроизводству” №4(292) от 13(26) февраля 1917 г. На всех фронтах с начало войны было убито и умерло от ран 11.884 офицеров и 586.880 нижних чинов; число отравленных газом составило, соответственно 430 и 32.718; потери ранеными и больными – 26.041 и 2.438.591; контуженными 8.650 и 93.339; без вести пропавшими – 4.170 и 15.707; в плену находилось 11.899 офицеров и 2.638.050 солдат. Итого: 63.074 офицера и 5.975.341 солдат (ЦГВИА СССР, ф.2003, оп.1, д.186, л.98).
Урон наших армий был меньше, чем в других странах. Русских воинов погибло около 600 тыс., в Германии на тот же период – 1,05 млн., во Франции – 850 тыс. И это было вполне закономерно, ведь царское командование не допускало таких затяжных мясорубок, как Верден или Сомма. Если операция оказывалась неудачной, ее прекращали, в отличие от французских или германских генералов, упрямо бросавших в самоубийственные атаки новые и новые контингенты.
В плену в России находилось примерно столько же немцев, австрийцев и турок, сколько наших солдат в неприятельском плену. По ранению, болезни и контузии выбыло гораздо меньше, чем в армиях противника, несмотря на то, что русские врачи подходили к освидетельствованию намного мягче немецких и австрийских, многие комиссованные выздоравливали, трудились, впоследствии воевали в гражданскую.
Нет, потеря 63 тыс. офицеров (из них 12 тыс. погибшими) никак не могла стать гибельной для государства. Кстати, из этих 63 (и 12) тыс. лишь 15-20 % относилась к кадровым офицерам. Остальные – призванные в строй запасники, вчерашняя интеллигенция или вчерашние солдаты, выслужившие офицерские погоны своей доблестью, окончившие краткосрочные курсы. Однако отметим и другую особенность. Само офицерство, в том числе кадровое, было насквозь заражено идеями либерализма, демократии, а то и социализма. Многие генералы и офицеры состояли в рядах заговорщиков, подготовивших и осуществивших Февральскую революцию, опрокинувшую Россию в хаос. А если не участвовали в заговоре, то сочувствовали революционному перевороту. Достаточно вспомнить позицию великих князей Николая Николаевича, Кирилла Владимировича, генералов Рузского, Радко-Дмитриева, Эверта, Корнилова, Брусилова, Крымова и пр.
Можно привести и такой красноречивый пример – знаменитый Корниловский полк, составившийся из офицеров-добровольцев на дорогах гражданской войны и на белогвардейских парадах дружно пел свой «Корниловский марш»:
… Мы былого не жалеем,
Царь нам не кумир…
Они даже в хаосе полной катастрофы считали революцию благом! Все еще верили, будто свержение монархии принесет России пользу. А в бедствиях винили только большевиков – узурпаторов и германских ставленников. Позже некоторые переосмысливали свои взгляды, но было уже поздно. Между прочим, здесь правомочно привести для сравнения другие цифры потерь. Революционеры всегда оправдывали переворот – будто бы он спас Россию от «империалистической бойни». На самом же деле гражданская война обошлась нашему народу в 15-17 млн жизней. Вот и сопоставьте с потерями «империалистической бойни».
– Почему в последние годы войны “левым” партиям удалось перехватить политическую инициативу? Куда делись монархисты в 1917-м?
– Нет, не в последние годы. Как ни парадоксально, но в политическом спектре России были представлены только «левые» партии. Они отличались лишь внутри себя, друг от друга – кадеты, октябристы, эсеры, социал-демократы, большевики. В нашей стране вообще не существовало весомых и авторитетных «партий власти». Возможно, дело объяснялось историческими особенностями России. Она традиционно являлась монархией, и ее монархическая основа как бы не нуждалась в партийных подпорках. Есть Вера, Царь, Отечество, какие же еще партии?
В течение нескольких лет никакие заговорщики и иностранные агенты не смогли бы сокрушить могучее государство и взбаламутить многомиллионный народ. Но к началу трагических переломных событий страна и народ оказались уже тяжело больны. Бациллы этой болезни тоже внедрялись извне, с Запада. Поражали они русских далеко не сразу. Но зараза распространялась постепенно, несколько столетий. Модные теории, “свободные” нравы, идеи либерализма… Заболевание охватывало Россию “с головы”, сверху. Аристократия, дворянство, так называемые культурные слои общества привыкали ориентироваться на Европу, зарубежные взгляды и оценки становились образцами для подражания, воспринимались как “общепризнанные” аксиомы.
Основным прикрытием для идеологических диверсий стало “просвещение” (а “просвещению” в масонстве отводилась очень важная роль, оно противопоставлялось религии). И готовым каналом для заражения России либерализмом стала утвердившаяся в нашей стране западническая система образования. За основу брались все те же европейские стандарты и теории – и наряду с гуманитарными и техническими науками интеллигенция получала иные “добавки”: проникалась комплексами “национальной неполноценности”, привыкала считать зарубежное “передовым”, а свое – “отсталым”. А отсюда виделась прописной истиной необходимость реформ по чужеземным образцам.
Вовсе не случайно очагом либерального духа становилась профессорско-преподавательская среда. Сеяла в душах молодежи семена вольнодумства, атеизма, сомнений. Эти семена соединялись с обычным юным фрондерством и давали обильные всходы. Соблазны “свобод” кружили головы похлеще вина, очернительство власти, законов, отечественных традиций становилось признаком хорошего тона. Внедрилось деление всех явлений общественной жизни на “прогрессивные” и “реакционные”. Причем новое, революционное, разрушительное относилось к “прогрессивному”, читай – хорошему. А все, что служило стабилизации российской действительности, оказывалось “реакционным”.
Партии являлись механизмами не российской, а западной политической системы. В нашей стране они возникли сугубо в качестве оппозиционных. Да и сами парламентские структуры, внедрившиеся в 1905 г., превратились в инструмент оппозиции. На роль монархической, проправительственной партии претендовал «Союз русского народа», созданный в декабре 1905 г. В следующем году он вышел на первое место по численности и популярности среди политических организаций России. Но либерализмом была уже заражена верхушка российской администрации, значительная часть царских сановников и церковных иерархов. «Союзу» принялись ставить палки в колеса, начались провокации. В 1907-1908 г. его удалось расколоть, и он покатился в упадок.
В Думе монархистов представляли деятели вроде Пуришкевича – в большей степени скандалисты и провокаторы, чем серьезные политики. А либералы превратили Думу в мощную легальную трибуну. В период между революциями развернулась массированная обработка народа, доламывание монархических устоев. Война не породила эти процессы, а усугубила их. Ход боевых действий давал пищу для разнообразной клеветы и спекуляций (причем под «патриотическим» соусом). К тому же, появились заказчики, готовые оплачивать подрывную работу. С одной стороны – противники, немцы и австрийцы. С другой – союзники. Англия, Франция, США. Конечно, им хотелось победить. Но… без России. Россия была для них главным конкурентом, экономическим и политическим.
А в итоге массированная пропаганда и клевета смогли извратить даже российский монархизм! Появились обыватели, искренне считающие себя сторонниками монархии, но с «другим» царем. Или строившие собственные модели – не они обязаны безоговорочно слушаться царя, в государь поступать согласно их пожеланиям… Что уж тут осталось от монархизма, трудно судить, но удар в спину стал для империи смертельным. В критическую минуту у царя не нашлось надежной опоры.
Беседу вел Арсений Замостьянов
Специально для Столетия