Цель Наполеона
Каким Наполеон видел будущее человечества? И ради чего он отправлялся в дальние походы? Ведь причины, по которым Наполеон оказался в Италии, Египте, Германии, Испании, России, были разными.
«Я хотел объединить интересы различных европейских стран таким же способом, каким я примирил разные партии во Франции, — говорил Наполеон 28 апреля 1816 года. — У меня была амбициозная цель — в один прекрасный день стать третейским судьей в великом деле объединения наций и королей; поэтому было необходимо, чтобы я закрепил за собой право на благодарность с их стороны: я добивался личной популярности среди них. А этого нельзя сделать, не потеряв что-либо в оценке французами моей личности; я сознавал это. Но я был полон сил и бесстрашен. Меня мало беспокоили мимолетные сомнения, быстро забываемые народом, поскольку я был уверен, что достигнутые мною результаты безусловно привлекут народ на мою сторону».
«У меня всегда была только одна цель, — продолжал он 1 июня 1816 года — я всегда задавал только один вопрос: будете ли вы искренне помогать мне, служа истинным интересам Франции? И всех тех, кто ответил утвердительно, я повел за собой по ущелью из гранита, которое не имело боковых выходов, я настоял на том, чтобы мои спутники вместе со мной шли до конца этого ущелья, где моя рука указала на ту цель, к которой мы стремились, а именно — свято хранить честь Франции, добиваться ее славы и величия».
Наполеон имел основательный план преобразования Франции, во многом реализованный. Его виды в отношении Апеннинского полуострова были столь же реалистичны.
Наполеон назначил себя королем Италии. Здесь он чувствовал себя совершенно уверенно — со времен первой кампании на полуострове. Император образно описывал, как он повлиял на местных жителей:
«С этого момента нравы итальянцев начали изменяться; через несколько лет они превратились в совсем другую нацию. Ряса, бывшая в моде у молодых людей, была заменена военным мундиром. Вместо того чтобы проводить жизнь у ног женщин, молодые итальянцы стали часто посещать манежи, стрелковые тиры, учебные плацы. Дети не играли больше в богослужение, у них появились полки оловянных солдатиков, и они в своих играх подражали военным действиям. В прежних театральных комедиях и уличных фарсах итальянца всегда представляли как большого труса, хотя и остроумного, а рядом с ним всегда был неких грузный вояка, иногда француз, а всего чаще немец, очень сильный, очень смелый, очень грубый, заканчивающий сцену нанесением нескольких палочных ударов итальянцу под громкие аплодисменты зрителей. Народ более не выносил подобных зрелищ; теперь авторы показывали на сцене, к радости зрителей, смелых итальянцев, которые, поддерживая свою честь и права, обращали в бегство иностранцев.
Национальное сознание сложилось. В Италии появились свои песни, одновременно патриотические и воинственные. Женщины с презрением отвергали ухаживания мужчин, напускавших на себя, чтобы понравиться им, изнеженную томность».
Наполеон знал, что пришло время для создания единой итальянской нации:
«Венецианцы, ломбардцы, пьемонтцы, генуэзцы, пармезанцы, болонцы, бергамасцы, феррарцы, тосканцы, романцы, неаполитанцы, для того чтобы сделаться итальянцами, должны были предварительно разложиться на составные элементы. Им необходимо было переплавиться. В самом деле, 15 лет спустя, в 1812 году, австрийские владения в Италии, королевский трон Сардинии, герцогские троны Пармы, Модены и Тосканы и даже королевский престол Неаполя, олигархии Генуи и Венеции исчезли. Светская власть папы, все время бывшая причиной расчленения Италии, перестала служить препятствием. “Мне нужно, — говорил Наполеон в 1805 г. на лионском совещании, — двадцать лет, чтобы создать итальянскую нацию”. Оказалось достаточно пятнадцати. Все было готово. Он ожидал только рождения сына, чтобы ввести его в Рим, короновать королем итальянцев, передать регентство принцу Евгению и провозгласить независимость полуострова от Альп до Ионического моря и от Средиземного до Адриатического».
Сын, римский король, был трехлетним малышом, когда отец потерял императорскую корону. В итальянских государствах воцарились прежние династии. Однако преобразования Наполеона уже не могли быть отменены. Даже в Неаполе, беднейшей и политически отсталой части полуострова, вернувшийся король Фердинанд не стал отменять Гражданский кодекс Наполеона и не восстановил феодальную систему.
Наполеон был побежден усилиями прежде всего русских, немцев, англичан и испанцев. В России он оставил разрушенные города и не мог заслужить благодарности. Что же касается Германии, то император с удовольствием вспоминал октябрь 1806 года:
«Я вступил в Берлин… Я побыл уже триумфатором в Милане, в Каире, в Вене, но, признаюсь, нигде меня не встречали так горячо, как у тех самых пруссаков, которые так громили меня в своих речах, не давая себе труда дать мне оценку. Меня приняли скорее как освободителя, чем как победителя. Буржуазный класс, столь многочисленный и столь почтенный в германских государствах, видел во мне в сущности защитника своих принципов, которые восторжествовали в революции. Враждебно относясь к устремлениям знати, этот класс не принимал никакого участия в тех дворянских выходках, которые вызвали войну».
Немецкая буржуазия, средний класс поддерживали Наполеона. Уничтожение рабства в западной и южной Германии, Рейнская конфедерация германских государств — важнейший шаг к объединению страны, новые законы, для введения которых Наполеон посылал лучших управленцев и правоведов, — вот те исторические меры, благодаря которым Наполеон снискал уважение за Рейном.
Тем не менее, последний и смертельный удар — при Ватерлоо — император получил именно от немцев. Для многих из них он остался «поработителем».
«Немцы, — с горечью писал Гегель, — до сих пор слепы, как 20 лет назад».
Наполеон понимал, что Россия слишком велика и сильна. Союз с ней необходим. Наполеон был вполне искренен в своем стремлении заключить брак с русской царевной, но план не удался.
Какие чувства он на самом деле испытывал к России и русским? Это тот случай, когда мы можем вполне доверять его сентенциям:
«Англия — единственная страна, которую я высоко чтил, — сказал Наполеон доктору О’Мира. — Что же касается русских, австрийцев и других наций, — заявил Наполеон с презрительным выражением лица, — то к ним я не чувствовал уважения».
И далее: «Россия — наиболее грозная страна в Европе, потому что она никогда не может разоружиться. В России мужик, став однажды солдатом, навсегда остается им. Русские — это те же варвары, которые, можно сказать, не имеют родной страны и для которых любая страна лучше той, в которой они родились. Когда казаки вступили во Францию, то для них было все равно, каких женщин они насиловали, старых или молодых, — все французские женщины были для них на одно лицо, так как любая из них была для них предпочтительней, чем те, которых они оставили в своей стране. Более того, русские — бедны, и им необходимо завоевывать новые территории. Когда я умру и отправлюсь на тот свет, меня будут вспоминать с уважением и глубоко чтить за то, что я предвидел и пытался остановить то, что пока еще только произойдет. Меня будут глубоко почитать тогда, когда варвары севера станут обладать Европой, чего не случилось бы, если бы не вы, синьоры англичане».
Лас-Каз записал следующее:
«Если бы я разбил коалицию, Россия осталась бы столь же чуждой Европе, как, к примеру, Тибетское царство. Благодаря этому я обезопасил бы мир от казаков».
После заключения Тильзитского мира Наполеон послал в Россию Савари. Император знал, что в России есть богатейший высший класс, скорее враждебный революционной Франции, и огромная масса необразованного народа. Дипломатическому разведчику было дано задание выяснить, есть ли между этими двумя крайностями какой-то другой класс, к которому можно обратиться и тем самым расширить французское влияние. Ответ был обескураживающим — нет никакого среднего класса!
Наполеон во время Египетской экспедиции оказался в пустоте, не добившись поддержки местного общества. И в Россию он пошел, зная, что никем поддержан не будет. Стоит ли удивляться результату?
И Россия, и Испания полностью отвергли притязания Наполеона.
Перед вступлением в Мадрид он выпустил прокламацию:
«Испанцы!
Я являюсь к вам не как завоеватель, но как освободитель. Я уничтожил суд инквизиции, против которого восставала вся Европа: священники должны руководствоваться совестью, но не вершить внешнего и физического правосудия над гражданами. Я упразднил феодальные права, и теперь каждый может заводить и свободно развивать собственное дело, содержать гостиницы, пекарни, мельницы или заниматься рыболовным промыслом; эгоизм, богатство и процветание малого числа людей вредили вашему сельскому хозяйству более чем засушливая жара.
Поскольку есть только один Бог, в государстве должно быть и одно правосудие. Всякое частное судопроизводство было незаконным и противоречило правам народа. Я его уничтожил. Нынешнее поколение может думать иначе, ибо страсти еще слишком накалены, но ваши потомки благословят меня как возродителя вашего отечества. Дни моего появления среди вас они занесут в число памятных дней, и с этих дней начнется процветание Испании».
В ответ он получил герилью и невиданную волну ненависти. Испанские партизаны совершали страшные зверства в отношении французов, и солдаты Наполеона отвечали им тем же.
— Европейская цивилизация коснулась испанских крестьян еще меньше, чем русских, — говорил Наполеон Коленкуру во время возвращения из России.
От плана высадки в Англии пришлось отказаться ввиду угроз с Востока. Победив Австрию, Россию и Пруссию, император провозгласил Континентальную систему, полностью изолировав Англию.
Континентальная блокада не была изобретением Наполеона. В свое время в инструкциях посланнику Голландской республики Комитет общественного спасения указывал, что следует изгнать англичан с континента:
«Если у Англии будут отняты ее громадные рынки, вследствие чего внутри страны начнутся возмущения и волнения, ее колониальные и азиатские товары поставят ее в очень затруднительное положение. Непроданные колониальные товары понизятся в цене, и англичане будут подавлены изобилием пищи в тот момент, когда они думают одолеть французов голодом».
В Англии у императора было достаточно много сторонников среди либералов. Интерес к его личности ярко проявился в те дни, когда он ожидал решения своей участи. На пристани собралась огромная толпа людей, желавших разглядеть императора.
Что же касается колоний, то он верно предсказал будущее:
«Император считал, что отделение испанских колоний от их метрополии является большим событием, которое изменит картину мировой политики, укрепит позиции Америки и меньше чем через десять лет создаст угрозу для английского могущества; это возместит наши потери, — рассказывает Коленкур. — Он не сомневался, что Мексика и другие большие заатлантические владения Испании провозгласят свою независимость и образуют одно или два государства с такой формой правления, которая — наряду с их собственными интересами — превратит их в сподвижников Соединенных Штатов.
— Это будет новая эра, — говорил он, — она приведет к независимости всех других колоний.
Он считал, что перемены, которые явятся результатом дальнейшего развития этих событий, будут важнейшими переменами нашего века в том смысле, что они направят все торговые интересы по другому пути и изменят, следовательно, политику правительств.
— Все колонии, — говорил он, — последуют примеру Соединенных Штатов. Утомительно ожидать приказаний из метрополии, находящейся на расстоянии двух тысяч лье, и повиноваться правительству, которое кажется иностранным, ибо оно находится далеко и неминуемо подчиняет ваши интересы местным интересам, так как оно не может пожертвовать ими ради вас. Как только колонии чувствуют себя достаточно сильными, чтобы сопротивляться, они хотят сбросить с себя иго своих основателей. Родина — там, где люди живут: вы быстро забываете, что вы или ваш отец родились под другим небом. Честолюбие довершает то, что начал делать интерес; хотят быть кое-чем у себя дома, и ярмо вскоре оказывается сброшенным».
Не стоит преувеличивать заслуги Наполеона перед человечеством — они и так значительны: кодексы (европейцы живут по ним до сих пор), организация исполнительной власти, оценка людей по их делам, банк Франции, выигранные битвы и мирные договоры, построенные дома и дворцы, дороги и мосты, незамерзающие бухты и магистрали, осушенные болота, новые сады и парки. Он подал пример того, что человек может пройти жизненный путь, не утратив достоинства и чести даже в самых отчаянных и унизительных обстоятельствах.
Но про объединенную Европу он говорил большей частью на Святой Елене, когда сам очерчивал свое место в Истории. Что же касается бурных и спешных лет, то его голова была заполнена политическими комбинациями, а не будущими чудесными проектами.
Однажды он сказал Жозефу Фуше:
«Со времени моей женитьбы думают, что лев спит. Еще увидят, спит ли он. Мне нужно 800 000 солдат, и я их имею: потащу за собой всю Европу. Европа — это всего лишь старая баба, с которой я при моих 800 000 могу делать, что захочу… Разве вы сами не сказали мне, что преклоняетесь перед гением за то, что для него нет ничего невозможного? Разве я виноват в том, что слишком большая власть толкает меня к установлению диктатуры в мире? И разве вы и прочие, кто нынче упрекает меня и хочет превратить в этакого добренького правителя, не содействовали этому? Я еще не исполнил своего предназначения и хочу завершить то, к чему только приступил. Нам нужен общеевропейский закон, общеевропейский кассационный суд, единая валюта, единые меры размера и веса, нам нужны одинаковые законы для всей Европы. Из всех народов я хочу сделать один народ. Это единственное решение, которое мне нравится».
Сказав это, он попросил Фуше удалиться. Примечательный монолог начинался не как речь философа, но как угроза льва. Скажи он то, что выделено курсивом, в 1800 году, причем без «я», ценность такого взгляда была бы несоизмеримо большей. Сделавшись императором и силой подчинив себе почти всю Европу, он захочет управлять и ею, и всем миром. На Святой Елене он будет говорить о едином континенте, как о реальном плане и собственном детище. Но объединенная Европа сформировалась не действием «800 000 солдат», а в результате мирной многолетней интеграции и кропотливой работы наций и их правительств.
Сделать один народ из всех народов Европы — взгляд императора-римлянина, вызывающий сомнения. Идеал сегодняшнего дня — не один народ, а объединенные равноправные народы, сохраняющие своеобразие.
Из «Мемориала Святой Елены»:
«Один из моих великих замыслов состоял в том, чтобы собрать воедино, сконцентрировать географически те народы, которые разметали, раздробили революции и политика. Так, по Европе раскидано более тридцати миллионов французов, пятнадцати миллионов испанцев, пятнадцати миллионов итальянцев, тридцати миллионов немцев. Из всех этих народов я хотел создать единую нацию».
Спросим сегодня французов и итальянцев — хотят ли они быть частью такой «единой нации»? Маленькая звезда в прекрасном созвездии и большое тело, насильно слепленное из многочисленных и доселе непохожих светил, — разные вещи.
Наполеон унижал человеческое достоинство, провозглашая его главной ценностью, и пытался объединить Европу, разъединяя европейцев. Они почувствовали презрение, с которым он относился к людям, и отвернулись от него. В 1814 году он был одинок, и лишь последние рыцари сражались под его знаменами.