Часть I
Прочитал на Русской Народной Линии статью о недавно почившем архиепископе Мельхиседеке (Лебедеве) и нахлынули воспоминания… В предисловии к статье самого Владыки читаю: Всероссийскую известность он приобрел на заключительном этапе своего служения на кафедре в Свердловске-Екатеринбурге в 1990-1994 годах, когда открыто заявил о себе как о почитателе Святых Царственных Мучеников, с 1991 года в июле месяце он стал проводить в Екатеринбурге Царские дни, а в начале 1993 года специальным распоряжением (курсив мой – Л.Д.С.-Н.) утвердил Августейших Страдальцев местнопочитаемыми Святыми Екатеринбургской и Курганской епархии…». Да, именно так всё и было. Именно так. Только за сухой информационной сводкой, скрывается целый Космос, целая Вселенная борьбы двух начал – начала Чёрного человека Янкеля Свердлова, стоящего за ним «раввина с чёрной, как смоль, бородой» и Светлого Ангела России Царя-Мученика Николая II.
Мы как-то и не замечаем, не вглядываемся, не вслушиваемся в имена. А именами нам раскрывается сама духовная суть совершающихся событий. Ведь Янкель это сокращённое от Иаков. А Иаков, как известно, получил от ангела имя Израиль, т.е. Богоборец. Уверен, что Яков Мовшевич (Моисеевич) Аптекман (Свердлов) очень гордился духовным смыслом своего имени…
А у Царя-Мученика имя Николай, т.е. Победитель. Причём в данном случае Победитель духа тьмы. Интересно, что Екатеринбург в начале 90-х годов был мистическим центром Князя мiра сего, идеология которого была яростно направлена против всего святого на Русской земле. И прежде всего, конечно, против Православной Самодержавной Монархии…
Но в 1991 году этот Всемирный Чёрный Человек сильно изменил свою тактику. Ему надо было нанести сильный удар по Удерживающему Третьему Риму, то есть по России. А для этого надо было как можно быстрее развалить уже сильно ослабевший российский коммунизм. И тогда идеологические центры приказали развивать любую, я повторяю, любую идеологию вплоть до монархической и черносотенной. Лишь бы они подорвали и повергли в прах коммунизм… А потом, мол, мы все это «Православие, Самодержавие, Народность» – уничтожим одним махом. Но идеологи полагают, а Бог располагает. И монархизм, в форме почитания Святой Царской Семьи, вдруг начал принимать совсем не те формы, какие планировалось «закулисой». Монархизм, как это часто бывает в этой их проклятой России, вдруг стал принимать совсем не «цивилизованные», а именно их «Русские», т.е. совсем неотмирные формы. И прежде всего в этом новом русском монархизме вдруг неожиданно начало расти неизвестно откуда взявшееся – не иначе как спустившееся с небес – почитание Святой Царской Семьи. И даже те люди, которые раньше были сидельцами-диссидентами, то есть вообще-то тем, чем надо, вдруг начали ставить поклонные кресты рядом с ещё не взорванным тогда Ипатьевским домом. И у этих крестов, не затухая, по ночам горели свечи…
А наши деятели парткомов, райкомов, горкомов и обкомов, все топали ногами и, срываясь, требовали убрать, уничтожить, запретить, спилить, потушить… Но спиленные кресты вновь поднимались, а потушенные свечи возгорались сами. И у Креста на Русской Голгофе собирались какие-то убогие, бедно одетые, непонятно откуда, из каких катакомб вылезшие странные люди, которые вместо партийных и комсомольских демонстраций с красными плакатами, стали проводить сначала панихиды, а потом и молебны Святым Царственным Мученикам, сначала у Креста близ Ипатьевского дома, а потом в самом Коптяковском лесу, на месте, где подручные Князя Мiра Сего ритуально сжигали разрубленные тела Святых Царственных Мучеников.
Деятели парткомов и обкомов растерялись. Что же делать? Семьдесят лет мы вытравливали и уничтожали это проклятое мракобесное православие, сажали их в лагеря, расстреливали, мучили и истязали, морили голодом, травили собаками и живьём скармливали крысам – и на тебе! – снова теперь уже на Ганиной Яме вырос поклонный Креста, у дома Ипатьева 19 мая и особенно 17 июля собираются все большие толпы этих бедно одетых, блаженных и юродивых, непонятно откуда взявшихся монархистов.
Тут и вся «мировая закулиса» всполошилась, потому что её жрецы и маги, очень хорошо понимают, что любое ненавистное им движение рождается вот так из небольшой – человек в 12-ть кучки людей, для которых не писан никакой мiрской закон и которые вообще живут не по Закону, а по так называемой «благодати»… И самое страшное, что этим сбрендившим сумасшедшим тайно сочувствуют некоторые священники внутри Церкви, и даже отдельные Владыки. Нет, нет, надо надавить на российских коммунистов, даже на русскую их часть, чтобы они, выполняя «заветы Ильича», каким-то образом на корню подавили это новое – Православно-Монархическое Движение – в самом его зачатке, в зародыше, в завязи, в желании, в духе…
И деятели парткомов и горкомов делали, что могли… Не понимали бедные, что их время уже ушло, и «мировая закулиса» скоро уже скинет их со счетов. А так ведь хотелось удержаться у кормила. Впрочем, основная их часть, перекрасившись, так и осталась у власти, как тот же Ельцин, который снёс Ипатьевский дом. Ведь кормило не только на корме находится, кормило – оно ведь ещё и кормит… Поэтому у власти необходимо было удержаться любым способом. Да и сами их внутренние убеждения были за подавление всего этого мракобесия. А то ведь, что происходит?! Ипатьевский дом начинает притягивать паломников не только из СССР, но и из-за рубежа. Они едут, чтобы войти внутрь, пройти по комнатам и коридорам, и спустится со второго этажа в ту самую крайнюю боковую комнату, где было совершено жертвоприношение. Пройти для этого все 23 ступени, ведущие вниз по лестнице, выводящей прямо вверх – в Небо… И тогда, скрипящий зубами, Ад, из самого его девятого круга, передал приказ – Ипатьевский дом уничтожить. Причём сразу в одну ночь…
И управляющий тогда Свердловым Ельцин, козырнув, взорвал Русскую Голгофу…
Часть II
Но монархистов уже нельзя было остановить. Так одним из ближайших сподвижников Владыки Мелхиседека среди мирян тогдашнего Свердловска был известный подвижник почитатель Святых Царственных Мучеников Анатолий Михайлович Верховский. Сегодня вдова Верховского Светалана Николаевна написала воспоминания о Владыке Мелхиседеке, Связанные с её почившем супругом. Она пишет: «… Обратите внимание на его имя, столь редкое и каким-то мистическим смыслом связанное с таинственным древним Мелхиседеком – Царём-Священником… Владыка Мелхиседек опекал, окормлял Анатолия. Для властей Анатолий был сам по себе эдакий чудак-одиночка (хотя самим органам, конечно же, было известно, что это не так). Такой имидж поддерживали из соображений церковной икономии, по ситуации, когда куда как полезнее председатель братства, староста общины или чудак-человек, а не официальный епархиальный сотрудник. Владыка Мелхиседек был очень мудрым и образованным человеком. Анатолий очень любил, ценил и уважал Владыку Мелхиседека, и Владыка любил Анатолий отцовской заботливой любовью», – пишет Светлана Николаевна и неожиданно заканчивает этот абзац словами:
«Очень Владыка мешал здесь на этом месте (курсив мой – Л.Д.С.-Н.) врагу нашему».
Эта последняя фраза и раскрыла вдруг передо мной всю грандиозную мистическую картину тех дней – начала и середины 90-х годов XX-го красного коммунистического века. Ведь это, вне всякого сомнения, был век Красного Дьявола. И особенно это было видно в городе, поверженном и схваченном в сатанинское пленение своим новым анти-именем: «Свердловск»…
Вот и нахлынули на меня воспоминания о тех удивительных временах. Помнится, тогда, кажется в 1992-м году, в Россию впервые приехала супруга внука Царя Александра III Тихона Николавевича Куликовского-Романова Ольга Николаевна. И вот мы братчики Братства Царя-Мученика Николая II Александровича поехали её сопровождать в поездке в Екатеринбург. Помню, поезд пришёл в Екатеринбург поздно вечером. Мы вышли из вагона. Шёл мелкий дождь, и привокзальная площадь была затянута странным маревом, в котором словно призраки лучились синие и фиолетовые фонари. И в этом призрачном освещении, сверкая чёрной, покрывающей металл краской, устремив руку вперёд, на кривых изогнутых ножках шёл вперед кудрявый с мефистофелевской бородкой демон в кожане, и чувствовалось, очень сильно чувствовалось, как именно от него, а не от дождя с фонарями, исходит это тягучее колышашееся марево, незримой сетью охватившее и сковавшее город, в котором по приказу этого кривоногого иудейского карла и произошло одно из самых страшных злодеяний человеческой истории.
Вот поезд, вздрогнув, остановился. Ольга Николаевна спустилась по ступенькам вагона, и к ней, придерживая шашки и отдавая честь, побежали местные Екатеринбургские казаки, и по всем правилам отдали рапорт: Матушка Ольга Николаевна, казаки Екатеринбургской городской заставы, прибывшие для Вашего сопровождения, поступают в Ваше распоряжение!
– Вольно, – улыбнувшись, скомандовала Ольга Николаевна, и ответила, – Благодарю за усердие!
Так начиналась тогда наша первая Уральская эпопея, на протяжении которой меня постоянно поражал, и даже как-то преследовал что ли, невероятный контраст между двумя непримиримыми мирами – Православно-Монархическим миром Священной Царской России и коммунистическо-материалистическим миром, завоевавшим тогда Русь – каббалистическим анти-царством мистической Красной Хазарии. Мало того что сразу на вокзале вас встречал кривоногий Чёрный человек, на постаменте с чугунной пентаграммой, позже уже в самом городе дух этого Чёрного человека преследовал нас везде. Достаточно было посмотреть на район близ бывшего дома Ипатьева. С одной стороны бывшего Вознесенского проспекта, который тогда естественно носил совсем другое, революционное имя, находилась низина, а точнее теперь пустырь, где и стоял когда-то дом инженера Ипатьева, а с другой стороны только недавно вновь начавший действовать Вознесенский собор. А рядом с ним какой-то красный кирпичный дом. А на домике таблички. С одной стороны: «Улица Карла Либкхнета», а с другой: «Улица Розы Люксембург». И таких улиц: Клары Цеткин, Третьего Интернационала, Свердлова и Володарского было не счесть. А ведь это старинный промышленно-метеллургический город. Центр Урала, того самого Урала, где древние допотопные горы мистически разделяют Европу и Азию. Но сеть из инородческих имён была наброшена на город Уральских казаков и до сих пор крепко держала здесь эту мистическую границу между Азией и Европой. Ну и конечно больше всего улиц Ленина, с главным центральным памятником главному убийце Православной России.
И вот в этой вот «атмосфере» Анатолий Верховский с товарищи и воздвигли на пустыре, напротив Вознесенского собора, близ уничтоженного Ипатьевского дома поклонный Крест памяти Святых Царственных Мучеников.
И мы тогда, Ольга Николаевна, делегация Братства Царя-Мученика, местное Уральское казачество и простые Православные верующие, молились у Царского поклонного Креста близ физически разрушенной, но духовно неуничтоженной Уральской Русской Голгофы, вознося ко Господу жаркие молитвы о восстановлении Самодержавной Монархии в России.
Да, это было великое событие, впрочем, тогда в начале 90-х, такие события уже происходили не только в Екатеринбурге. И в Москве, сначала у памятника героям Плевны, а позже у памятника Кириллу и Мефодию на Славянской площади, простые Русские люди уже проводили монархические молебны и уже славили в своих песнопениях Царя-Мученика Николая II Александровича и его Святую Семью.
Царю-Мучениче Николае, Царица-Мученица Александра, Цесаревич-Мученик Алексие, Царевны-Мученицы Ольго, Татьяно, Марие и Анастасие, молите Бо-о-о-га о нас!
Часть III
Да, те далёкие теперь, навсегда ушедшие от нас времена. Ведь я хорошо помню и самого Владыку Мелхиседека, и «чудака-человека» Анатолия Верховского. Последний подвижником-бессребренником тех блаженных времён, когда человек работает и что-то делает исключительно ради Идеи, а не из, как говорится, «меркальтильных интересов». Как сейчас вижу: отряд человек в 20-ть движется по чуть заметённой тропе в лиственном лесу. Ольга Николаевна Куликовская-Романова, священники в епитрахилях, казаки в папахах, миряне. А впереди всех, оторвавшись шагов на двадцать, как бы в какой-то трепещущей мгле, не оборачиваясь, идёт бедно одетый, много проживший худощавый человек, без головного убора в тонком сине-сером плащике в высоких резиновых сапогах. Это и был Анатолий Михайлович Верховский. И ведёт он нас всех на место сожжения тел Святых Царственных Мучеников в Урочище Четырёх Братьев, что у шахты, называемой Ганина Яма.
Как бы туман какой-то лёгкий поднимается от земли, застилая нам глаза и дорогу. Будто в мареве каком-то белёсом всё вокруг. А где-то рядом за осинником всё кричит какая-то птица, похоже, что ворон. А может и не ворон, а какой-то дух предупреждает своих, что идёт отряд чужих, неприятных, нелиберальных, стерегущим этот лес духам. Ведь тут творилось их богопротивное «общее дело», их анти-литургия, их чёрная месса, тут, в этом Коптяковском лесу, творился сатанинский ритуал «разчленении тел» невинных агнцев, закланных в подвале Ипатьевского дома. Тут три дня и три ночи сначала отчленяли головы, потом мясницкими топорами разрубали тела на части, и складывали их в большую кучу: бёдра, голени, торсы, части рук и ног… Потом жгли солёной кислотой, потом керосином, и густой, чёрный дым высоко поднимался между деревьями. Юровский говорил, что ещё один день и он бы сошёл с ума… Впрочем, это так, слова! Люди типа Войкова и Юровского с ума от таких картин не сходят. Ведь подобные чёрные мессы шли тогда по всей Руси Великой. И мучили, истезали не только Царскую Семью, но весь Русский Народ – крестьян, учителей, врачей, священников, инженеров, учёных, офицеров, казаков. Всё это происходило на ритуальных «скотобойнях» в Питере, Москве, Киеве, Одессе, Харькове… Например, в последнем тоже были свои Войковы и Юровские, в харьковской чрезвычайке особенно лютовал чекист Саенко. Технология была обычной. С помощью войск специального назначения отлавливали русских людей и вагонами привозили в пыточные камеры здешней Лубянки. Мрачный замок ЧЕКИ стоял на окраине Харькова, на краю глубокого оврага. Изувеченные, обезображенные трупы всю зиму выбрасывали прямо из окон…
В утраченной поэме Владимира Хлебникова «Председатель Чеки» есть такие строки:
Тот город славился именем Саенки,
Про него рассказывали, что он говорил,
Что из яблок он любит только глазные.
——————————————————-
Мертвых выбрасывали из окон в обрыв.
Китайцы у готовых могил хоронили их,
Ямы с нечистотами были нередко гробом
Гвоздь под ногтем – украшение мужчин…
Да что там Хлебников с его «Председателем», что Есенин с его «Пугачёвым»! Когда даже сегодня по прошествии 100 лет я, насквозь пропитанный этими картинами харьковско-одесского «жидовского Инферно» написал стихотворение с такими вот образами:
Сколько крови, сколько русской крови,
По ЧЕКИ подвалам разлито
Будто бы на бойне на коровьей
От крови дымящейся …
Пристают подошвы, руки липнут,
Горька и сладка она на вкус,
Русской крови, крови гекалитры,
Коих я исчислить не берусь.
Резали, кололи, и тут же источали,
Подставляя кружку и стакан,
А остаток крови псы лезали,
Бобик, Тобик, Шарик и Полкан.
Кровь, дымясь, по желобу стекла,
Мозг «ублюдков» устелал весь пол,
А в конце «обедни» спирт и сало,
Кокаин иль морфия укол…
Труп в окно – ведь там овраг глубокий,
Там китайцы в нужник погребут…
Вёдра глаз арийцев синеоких
Палачам в подарок поднесут…
Ведь именно так всё и было. Об этом писал Мельгунов, Жевахов, Бунин, Хлебников, Есенин… Вы почитайте внимательно есенинские «Кобыльи корабли», вчитайтесь в такие его строки:
Вёслами отрубленных рук
Вы гребётесь в страну грядущего…
Или вот из «Пугачёва»:
Около Самары с пробитой башкой ольха,
Капая жёлтым мозгом,
Прихрамывает по дороге…
Если всё это собрать, то получится «страшная книга», которая уж точно «посильнее» Дантова «Ада» будет…
И вот тогда в октябре 1992-го года мы, отряд новых Русских Монархистов, сопровождая Ольгу Николаевну Куликовскую-Романову, шли к эпицентру этого русского «Inferno», чтобы поклонится святой памяти наших главных Русских Мучеников за Русь Святую, за Русский Народ, за Господа нашего Иисуса Христа заколенных. Впереди, порой почти как бы даже и пропадая, в каком-то белом призрачном паре, не оборачиваясь, шёл наш Вергилий – Анатолий Верховский.
Впрочем, то ли из-за тумана, то ли ещё почему, из-за красноватой глины нашли не сразу. Сначала спускались в глубокую ложбину, прямо-таки большую яму, где была одна из металлургических шахт. Может это и была та самая, куда сначала для «наказания землёй и водой» сбросили ещё не разрубленные трупы Царственных Мучеников. Потом поднялись наверх и вышли к некоей поляне, сбоку которой у деревьев и был какой-то бугор из красной глины, которая за все эти годы так и не заросла травой.
Стояла мёртвая тишина. Ни звука. И мы все, Анатолий Верховский, Ольга Николаевна, священники, казаки, прихожане, братчики Братства Царя-Мученика, стояли, не шелохнувшись, в каком-то воистину мистическом священном оцепенении. А вокруг оплетая деревья и нас, расстилаясь, словно живой колышась над красным глиняным бугром, как-то странно двигался и дышал, уже несколько погустевший, белый туман. И был он каким-то совсем не «явлением природы», а «живым духовным существом»…
Мой заместитель, прочитав всё это, сказал: «Зачем, Леонид Донатович, весь этот Ад, все эти моря крови и «вёсла отрубленных рук». Все эти палачи уже своё получили – они плавятся к геенне. А Царственные Мученики в Раю, они молятся за нас». Да, всё это так. Но мрак и ужас всё же описывать надо. Иначе недавнее жертвоприношение в Одессе тоже не надо описывать. Да и то, ведь мы тогда словно Данте за Вергилием, в Коптяковском лесу, шли по дороге «Inferno». А какое же «Inferno» без проводника. Вот Анатолий Верховский и был тогда нашим Вергилием…
Так всё тогда и было. Стоящее в густеющем тумане и в молчании «малое стадо» Русских Православных людей, приехавших поклонится величайшей жертве за Христа, Монархию и Россию. Потом был молебен.
Святии Царственнии Мученицы, молите Бога о нас!
Глава Союза Православных Хоругвеносцев,
Председатель Союза Православных Братств,
Предводитель Сербско-Черногорского
Савеза Православних Барjяктара
Леонид Донатович Симонович-Никшич