Кыргызстан: годы 1916-й и 2010-й
 |
Карта Кыргызстана. |
“Коли дружишь с русским – держи топор наготове!” – именно такой отзыв прочитал я недавно на кыргызском языке (“Орус менен дос болсон ай балтанды ала жур!”) на одну из российских заметок, посвящённых анализу современной социально-политической ситуации в нашей республике и написанную, кстати, по-русски. Почему я вспомнил об этом отзыве в контексте разговора о событиях 1916 года? Да ведь именно мятеж 1916 года породил ту кыргызскую поговорку, благополучно пережившую почти столетие.
Кровопролитная резня, начатая кыргызами, была подавлена карательными отрядами царской армии. Кыргызы пустились в массовое бегство в соседний Китай. И выжили как народ не в последнюю очередь благодаря своевременному приходу Советской власти.
Непосредственным поводом к волнениям среди коренного населения послужило “высочайшее повеление” императора Николая II от 25 июня 1916 года о привлечении на тыловые работы “мужского инородческого населения империи в возрасте от 19 до 43 лет включительно”. Беспорядки на территории современного Кыргызстана начались в первой половине августа. К ноябрю всё успокоилось. Точнее успокоили. Учебники истории об этом умалчивают, а жаль. По крайней мере, разговоров бы о “русском колониализме” поубавилось.
Насколько я понимаю, колониализм – это захват чужих территорий с целью их экономической эксплуатации. С такими землями не церемонятся, их грабят. В основном вывозят полезные ископаемые. Никто не будет строить железные дороги и создавать предпосылки для возникновения внутреннего рынка – двух первейших условий для превращения любой колонии в самостоятельное государство. Царская Россия строила в Средней Азии и Казахстане дороги, развивала инфраструктуру, внедряла капитал непосредственно в хозяйственную жизнь Туркестана. Значит, рассматривала его не как колонию, а как окраину империи, то есть как собственную полноценную территорию.
Правда, с точки зрения распределения земель русское переселенческое крестьянство к 1916 году являлось привилегированной частью населения. Кроме того, ещё до прихода русской власти натуральное хозяйство оседлых районов Туркестана было уже накануне кризиса, прежде всего, ввиду перенаселённости региона. В этих условиях население долго существовать не могло, и какой-то выход надо было найти. Этим выходом стала культура хлопчатника, привнесенная в Туркестан русскими переселенцами. Патриархально-феодальный уклад жизни с натурально-меновой торговлей оседлого населения изменился в одночасье. Со сказочной быстротой растущая площадь хлопковых посевов кардинально поменяла жизнь коренных обитателей этих широт.
Параллельно росла ценность земли, появилось стремление закрепить её за собой, и родовой обычай «адат» под напором развития экономики дал трещину – появился институт купли-продажи земель, по «адату» недопустимый. В Ферганской долине хлопок вообще превратился в монопольную культуру. Одновременно с ростом хлопководства развивалась и обрабатывающая промышленность. Вначале производство российского текстиля полностью зависело от американского хлопка. Стремление освободиться от этой зависимости и развить своё отечественное хлопководство заставляло Россию так или иначе развивать просторы Средней Азии, строить железные дороги и увеличивать ввоз хлеба.
Однако кыргызы в силу природных условий (80% территории занимают горы) хлопкоробами не стали. Они остались кочевниками-скотоводами, для которых земля играла жизненно важное природное значение. При этом 94% коренного населения, то есть кыргызы, владели только 42 % всей поливной площади, а остальные 58% земли приходились на 6% русских переселенцев. Как следствие — земельное стеснение кыргызов и сокращение перекочевок, особенно с изъятием огромных лесных массивов, куда кыргызы допускались только по специальным билетам и только на особые площади. Трения по поводу земли были основой недовольства, переходящего в ненависть со стороны исконных жителей.
К слову, и через сто лет земля, на сей раз возделываемая вокруг больших городов, остается революционным идолом и бездушным манипулятором в руках просвещённой верхушки кыргызского народа.
Набор на тыловые работы в 1916 году был только поводом к всеобщему восстанию. Если прибавить к этому бесконечное издевательство местной администрации, более кыргызской, нежели русской, то станет понятно, почему произошли те события.
Но их могло бы и не быть. Во всяком случае, в Кыргызстане. Кыргызы вообще никогда не знали воинской повинности. Единовременная и спешная мобилизация 25 возрастов (19-43 лет), пусть даже и на тыловые работы с оплатой труда, поразила население. Источник благосостояния кыргызских племён составляло отгонное животноводство, земледелие было развито незначительно. Императорский закон фактически разрушал скотоводческое хозяйство и за отсутствием хозяина уничтожал его практически. Ясно, что со стороны кыргызов это не прибавляло восторга по отношению к “высочайшему повелению”. Но даже это было не самым страшным известием. Вначале кыргызы были настроены миролюбиво и воспринимали новость спокойно, без ажиотажа. Любые материальные жертвы, связанные с войной, несли безропотно. В конце концов, можно было как-то договориться с оставшимися родственниками.
Но полуграмотные переводчики местной администрации из числа коренного населения, не знавшие таких выражений, как “реквизиция”, “театр военных действий”, “оборонительные сооружения” и тому подобное, переводили их на кыргызский язык неправильно и непонятно для людей. В результате получалось, что кыргызов забирают сразу на огневые рубежи, без всякого предварительного обучения, как пушечное мясо. После такого перевода невозможно было в дальнейшем объяснить, что речь шла о работе в тылу за плату и довольствие от царской казны. И это было непосредственной причиной мятежа и той последней каплей гнева, которая неожиданно превратила достаточно послушный народ в неуправляемый поток ненависти, сметающий на своём пути всё, что причиняло нестерпимо мучительную боль.
К этому следует добавить пропаганду беспорядков на территории Пржевальска (современный Каракол), проникавшую из соседнего Китая (со стороны современного Синьцзян-Уйгурского автономного района), где находились германские агенты, имевшие существенное влияние на дунган и китайцев – сторонников партии китайских анархистов. Напомню, что Россия и Германия находились тогда в состоянии войны, так что немецкая разведка поработала на славу.
Плюс в области оставалось очень мало войск для охраны огромной территории. Кроме того, русское население было серьёзно ослаблено мобилизацией мужчин призывного возраста. Хозяевами домов в большинстве случаев оставались женщины и старики. Имевшиеся запасы оружия и патронов также были вывезены из области на передовую. Воспользовавшись смутой, охватившей кыргызский народ, некоторые влиятельные баи выступили руководителями восстания. Под воздействием китайской провокационной пропаганды они решили, что Россия ослаблена войной, что в Семиречье охраны нет и что наступил наконец-то удобный момент уничтожить русскую власть для создания кыргызского ханства.
Из доклада семиреченского военного губернатора генерала М. Фольбаума о “беспорядках” в области, представленного туркестанскому генерал-губернатору А. Куропаткину в конце 1916 года: “Казахи обходились со своими жертвами мягче, тогда как кыргызы и особенно дунгане проявляли к беззащитным русским поразительную жестокость, подвергая мучениям, прежде чем убить. Выкалывали глаза, отрезали уши, груди и прочие части тела, детей разрывали на части. Но когда они встречали силу, то, уходя от преследовавших их русских отрядов, бросали почти всё своё имущество и имущество, отобранное у крестьян, оставляли даже юрты и большую часть скота”[1].
Мятеж был подавлен. Но взаимное озлобление, подозрительность и недоверие еще долгие годы были значительным препятствием к установлению мирных добрососедских отношений между русскими переселенцами и кыргызами, серьёзно отражаясь на общем экономическом укладе жестоко пострадавшего региона. А упомянутая вначале поговорка осталась и генетически вросла в плоть и кровь потомков надломленных номадов.
С 1916 года прошло почти 100 лет. Сменилось четыре поколения. И снова в центре событий – земля. Она, как и век назад, по-прежнему остаётся объектом кровавой экспансии, теперь уже среди самих кыргызов. В нищей и бесправной стране, лишённой промышленного производства и современных производительных сил, земля в пригородах Бишкека большинством населения сельских регионов считается единственной надеждой хоть на какое-то будущее. В столице – та же нищета и беспросвет, а землю можно продать.
Весной 2005 года ею активно спекулировал будущий президент К. Бакиев, обещая южным землякам северные наделы близ Бишкека в обмен на поддержку против А. Акаева. Возникла социальная бомба замедленного действия: новостройки – бишкекский “пояс шахидов”. Условий для жизни никаких. Однако население города выросло на треть, причем без какой бы то ни было инфраструктуры и заботы со стороны государства.
Весной 2010 года вспыхнуло восстание уже против Бакиева. И снова земля выступила как пульт управления общественным сознанием сельских масс: вы приводите нас к власти, а мы даём вам землю. И вновь разворачиваются агрессивные бои за пять соток нарезанной мечты, которую можно легко продать.
Нехитрый прогноз: желающие смести власть нынешнюю будут с тем же гневом, страстью и обидой взывать к “революционной справедливости” народа в обмен на участки. Иначе на этих широтах до заветного кресла дойти почти невозможно, хоть лоб расшиби в пятничный намаз.
___________
[1] Научно-исторический журнал Центрального архива РСФСР и СССР “Красный архив”, 1926, № 3 (16).