Тёмные пятна истории: трагедия русских в польском плену (I)
Весной 2012 года Европейский суд по правам человека принял решение о невиновности России в массовом расстреле солдат и офицеров польской армии под Катынью. Польская сторона почти полностью проиграла это дело. Сообщений об этом в СМИ поразительно мало, но дефицит правдивой информации о судьбах погибших людей не должен открывать дорогу политическим спекуляциям, отравляющих отношения между двумя народами. И это относится не только к судьбам тысяч польских солдат и офицеров, но и к судьбам десятков тысяч российских соотечественников, оказавшихся в польском плену после польско-советской войны 1919-1921 гг. Данная статья – попытка пролить свет на одно из «темных пятен» русской, польской и европейской истории.
* * *
В результате начатой Польшей против Советской России войны польской армией было захвачено в плен свыше 150 тыс. красноармейцев. Всего, в совокупности с политическими заключенными и интернированными гражданскими лицами, в польском плену и концлагерях оказалось более 200 тысяч красноармейцев, гражданских лиц, белогвардейцев, бойцов антибольшевистских и националистических (украинских и белорусских) формирований.
Вторая Речь Посполитая создала огромный «архипелаг» из десятков концентрационных лагерей, станций, тюрем и крепостных казематов. Он раскинулся на территории Польши, Белоруссии, Украины и Литвы и включал не только десятки концентрационных лагерей, в том числе открыто именовавшихся в тогдашней европейской прессе «лагерями смерти» и т.н. лагеря интернированных (в основном это были концлагеря, построенные немцами и австрийцами в период Первой мировой войны, такие как Стшалково, Шиптюрно, Ланьцут, Тухоле), но и тюрьмы, сортировочные концентрационные станции, пункты сосредоточения и различные военные объекты вроде Модлина и Брестской крепости, где было сразу четыре концлагеря – Буг-шуппе, форт Берг, казарма Граевского и офицерский…
Острова и островки архипелага располагались в том числе в польских, белорусских, украинских и литовских городах и весях и назывались Пикулице, Коростень, Житомир, Александров, Луков, Остров-Ломжинский, Ромбертов, Здунская Воля, Торунь, Дорогуск, Плоцк, Радом, Пшемысл, Львов, Фридриховка, Звягель, Домбе, Демблин, Петроков, Вадовицы, Белосток, Барановичи, Молодечино, Вильно, Пинск, Ружаны, Бобруйск, Гродно, Лунинец, Волковысск, Минск, Пулавы, Повонзки, Ровно, Стрый, Ковель…
Сюда же следует отнести т.н. рабочие команды, работавшие в округе и у окрестных помещиков, формировавшиеся из узников, смертность среди которых временами превышала 75%. Наиболее смертоносными для узников были концлагеря, расположенные на территории Польши, – Стшалково и Тухоль.
Положение пленных уже в первые месяцы функционирования концлагерей было настолько страшным и гибельным, что в сентябре 1919 года законодательный орган (сейм) Польши создал специальную комиссию по расследованию ситуации в концлагерях. Комиссия завершила работу в 1920 году непосредственно перед началом польского наступления на Киев. Она не только указала на плохие санитарные условия в лагерях, а также господствующий среди пленных голод, но и признала вину военных властей за то, что «смертность от тифа была доведена до крайней степени».
Как отмечают российские исследователи, сегодня «польская сторона, несмотря на бесспорные факты бесчеловечного отношения к пленным красноармейцам в 1919-1922 гг., не признает своей ответственности за их гибель в польском плену и категорически отвергает любые обвинения по этому поводу в свой адрес. Особое возмущение поляков вызывают попытки провести параллели между нацистскими концентрационными лагерями и польскими лагерями для военнопленных. Однако основания для подобных сравнений есть… Документы и свидетельства «позволяют сделать вывод о том, что исполнители на местах руководствовались не правильными приказами и инструкциями, а устными директивами высших польских руководителей».
В.Швед дает этому следующее объяснение: «Глава польского государства, бывший боевик-террорист Юзеф Пилсудский, прославился в царской России как организатор самых удачных акций и экспроприаций. Он всегда обеспечивал максимальную скрытность своих замыслов. Военный переворот, который Пилсудский совершил в мае 1926 года, стал полной неожиданностью для всех в Польше. Пилсудский был мастер маскировок и отвлекающих маневров. Несомненно, что эту тактику он применил и в ситуации с пленными красноармейцами». Также «с большой степенью уверенности можно сделать вывод о том, что предопределенность гибели пленных красноармейцев в польских лагерях обуславливалась общим антироссийским настроением польского общества – чем больше подохнет большевиков, тем лучше. Большинство политиков и военных руководителей Польши того времени разделяли эти настроения».
Наиболее ярко антироссийские настроения, царившие в польском обществе, сформулировал заместитель министра внутренних дел Польши Юзеф Бек: «Что касается России, то я не нахожу достаточно эпитетов, чтобы охарактеризовать ненависть, которую у нас испытывают по отношению к ней». Не менее красочно выражался и глава тогдашнего польского государства Юзеф Пилсудский: «Когда я возьму Москву, то на стене Кремля велю написать: “Говорить по-русски запрещено”».
Как отмечал заместитель генерального комиссара Гражданского управления восточных земель Михал Коссаковский, убить или замучить “большевика”, к которым относились и мирные советские жители, не считалось грехом. Один из примеров того, во что это выливалось на практике: пленённый летом 1919 года культработник РККА Н.А.Вальден (Подольский) позже воспоминал, как на остановках к эшелону, куда он, раздетый поляками до “подштанников и рубахи, босой”, был загружен и в котором пленные первые 7-8 суток ехали “без всякой пищи”, приходили польские интеллигенты, чтобы поиздеваться или проверить личное оружие на пленных, в результате чего “многих мы недосчитались за нашу поездку”.
«В польских лагерях творились ужасы…» На этом мнении сходились и представители совместной советско-польской комиссии, и представители Польского и Российского Красного Креста, и французской военной миссии в Польше, и эмигрантской печати [«Свобода» Б. Савинкова, парижское «Общее дело», берлинский «Руль»…), и международных организаций (среди них Американский союз христианской молодежи под руководством секретаря по делам военнопленных Д.О. Вильсона (УМСА), Американская администрация помощи (АРА)].
Фактически пребывание красноармейцев в польском плену не регламентировалось никакими правовыми нормами, так как правительство Ю.Пилсудского отказалось подписать соглашения, подготовленные делегациями обществ Красного Креста Польши и России в начале 1920 года. К тому же «политико-психологическая атмосфера в Польше не способствовала соблюдению общепринятого гуманного отношения к бывшим комбатантам». Об этом красноречиво говорится в документах Смешанной (Российской, Украинской и Польской делегаций) комиссии по репатриации пленных.
Например, реальная позиция верховных польских властей по отношению к «большевистским пленным» изложена в протоколе 11-го заседания комиссии от 28 июля 1921 года. В нем констатируется: «Когда лагерное командование считает возможным… предоставление более человеческих условий для существования военнопленных, то из центра идут запрещения». В том же протоколе сформулирована общая оценка ситуации, в которой находились пленные красноармейцы в польских лагерях. С этой оценкой была вынуждена согласиться и польская сторона: «РУД (Российско-Украинская делегация) никогда не могла допустить, чтобы к пленным относились так бесчеловечно и с такой жестокостью… нередки случаи, что красноармейцы находятся в лагере буквально без всякой одежды и обуви и даже нижнее белье отсутствует… РУД делегация не вспоминает про тот сплошной кошмар и ужас избиений, увечий и сплошного физического истребления, который производился к русским военнопленным красноармейцам, особенно коммунистам, в первые дни и месяцы пленения».
О том, что ничего не изменилось и спустя полтора года, следует из доклада председателя Российско-Украинской делегации Смешанной советско-польской комиссии по делам военнопленных, беженцев и заложников Е.Аболтина, подготовленного в феврале 1923 года: «Может быть, ввиду исторической ненависти поляков к русским или по другим экономическим и политическим причинам военнопленные в Польше не рассматривались как безоружные солдаты противника, а как бесправные рабы… Пища выдавалась негодная для потребления и ниже всякого прожиточного минимума. При попадании в плен с военнопленного снимали все годное к носке обмундирование, и военнопленные оставались очень часто в одном нижнем белье, в каком и жили за лагерной проволокой… поляки обращались с ними не как с людьми равной расы, а как с рабами. Избиения военнопленных практиковались на каждом шагу». Здесь же есть упоминание о привлечении этих несчастных на работы, унижающие человеческое достоинство: людей запрягали вместо лошадей в телеги, плуги, бороны, ассенизационные повозки.
Из телеграммы А.А.Иоффе т. Чичерину, Польбюро, Центроэвак от 14 декабря 1920 г. Рига: «Особенно тяжело положение пленных в лагере Стржалково. Смертность среди военнопленных настолько велика, что, если она не уменьшится, все они вымрут в течение шести месяцев. В таком же режиме, как коммунистов, держат всех пленных красноармейцев евреев, содержа их в отдельных бараках. Их режим ухудшается вследствие культивируемого в Польше антисемитизма. Иоффе».
«Смертность пленных при вышеуказанных условиях была ужасна, — отмечалось в докладе Российско-Украинской делегации. — Сколько умерло в Польше наших военнопленных, установить нельзя, так как поляки никакого учета умершим в 1920 году не вели, а самая большая смертность в лагерях была осенью 1920 года».
Согласно порядку подсчета военнопленных, принятому в польской армии в 1920 году, взятыми в плен считались не только те, кто реально попадал в лагеря, но и те, кого ранеными оставляли без помощи на поле боя или расстреливали на месте. Поэтому многие из «исчезнувших» десятков тысяч красноармейцев были убиты еще задолго до заключения в концлагеря. В целом пленные уничтожались двумя основными способами:1) расстрелами и массовыми убийствами и 2) созданием невыносимых условий.
Массовые убийства и расстрелы
Польские историки существенно занижают число советских военнопленных и чаще всего не учитывают, что далеко не все из них попадали в лагеря. Многие погибали раньше. Резонность этого предположения российских историков согласуется с польскими документальными свидетельствами. Так, в одной из телеграмм польского военного командования от 3 декабря 1919 года говорится: «По имеющимся данным, на фронтах не придерживаются порядка транспортировки, регистрации и отправки в лагерь военнопленных… Пленных часто не отправляют на сборные пункты, а непосредственно по взятии в плен задерживают на фронтах и используют на работах, из-за этого невозможен точный учет военнопленных. Вследствие плохого состояния одежды и питания… среди них устрашающим образом распространяются эпидемические болезни, принося в связи с общим истощением организма огромный процент смертности» .
Современные польские авторы, говоря об огромной смертности среди пленных, направлявшихся в концлагеря, сами же отмечают, что «польские публицисты и большинство историков указывают, прежде всего, на недостаток денег. Возрождавшаяся Речь Посполита еле-еле могла одеть и накормить собственных солдат. На пленных не хватало, поскольку не могло хватить. Однако не все удается объяснить недостатком средств. Проблемы пленных той войны начинались не за колючей проволокой лагерей, а на первой линии, когда они бросали оружие».
Российские ученые и исследователи полагают, что еще до заключения в концлагеря, только в период пленения и транспортировки пленных красноармейцев с фронта, значительная часть их (около 40%) погибла. Весьма красноречивым свидетельством этого является, например, рапорт командования 14-й Великопольской пехотной дивизии командованию 4-й армии от 12 октября 1920 года в котором, в частности, сообщалось, что «за время боев от Брест-Литовска до Барановичей взято в общей сложности 5000 пленных и оставлено на поле боя около 40 % названной суммы раненых и убитых большевиков»
20 декабря 1919 года на заседании главного командования Войска Польского майор Якушевич, сотрудник Волынского КЭО (командования этапного округа) доложил: «Военнопленные, прибывающие в эшелонах с галицийского фронта, выглядят истощенными, голодными и больными. Лишь в одном эшелоне, высланном из Тернополя и насчитывающем 700 военнопленных, доехало только 400». Смертность военнопленных в этом случае составила около 43%.
«Пожалуй, самая трагичная судьба – у новоприбывших, которых везут в неотапливаемых вагонах без соответствующей одежды, простуженных, голодных и уставших, часто с первыми симптомами болезней, лежащих безумно с апатией на голых досках, – описывала ситуацию Наталья Бележиньская из польского Красного Креста. – Поэтому многие из них после такой поездки попадают в госпиталя, а более слабые – умирают». Смертность пленных, зафиксированная на сортировочных станциях и пересылках, была очень высокой. Например, в Бобруйске в декабре 1919 – январе 1920 г. умерли 933 пленных, в Брест-Литовске с 18 по 28 ноября 1920 г. — 75 пленных, в Пулавах менее чем за месяц, с 10 ноября до 2 декабря 1920 года, — 247 пленных…
8 декабря 1920 года министр военных дел Казимеж Соснковский даже назначил следствие относительно перевозок голодных и больных военнопленных. Непосредственным поводом для этого были сведения о перевозке 200 пленных из Ковеля в своеобразный «тамбур» перед попаданием в лагеря – концентрационный пункт фильтрации военнопленных в Пулавах. В поезде 37 военнопленных умерли, 137 приехали больные. «Они были в пути 5 дней и в течение всего этого времени им не давали есть. Как только их выгрузили в Пулавах, пленные сразу набросились на труп лошади и съели сырую падаль». Генерал Годлевский в письме Соснковскому указывает, что в указанном эшелоне в день отправления он насчитал 700 человек, а это означает, что в пути умерли 473 человека. «Большинство из них так изголодались, что не могли самостоятельно выйти из вагонов. В первый же день в Пулавах 15 человек умерло».
Из дневника красноармейца Михаила Ильичева (взятый в плен на территории Белоруссии, он был узником концлагеря Стшалково): «…осенью 1920-го нас везли в вагонах, наполовину заполненных углем. Теснота была адова, не доезжая станции высадки, шесть человек скончались. Потом сутки нас мариновали в каком-то болотце – это чтобы мы не могли лечь на землю и спать. Потом погнали под конвоем до места. Один раненый не мог идти, мы по очереди тащили его, чем сбивали шаг колонны. Конвою это надоело, и они забили его прикладами. Стало ясно – долго мы так не протянем, а когда увидели гнилые бараки и наших, бродивших за колючкой в чем мать родила, реальность скорой смерти сделалась очевидной».
(Продолжение следует)
http://www.fondsk.ru/news/2012/06/09/temnye-pjatna-istorii-tragedija-russkih-v-polskom-plenu-i.html