Зачем маршала Язова объявили в международный розыск?
Было бы слишком просто написать, что, получив почтовый конверт из Литвы и прочитав в «Уведомлении о подозрении» свою фамилию, маршал Советского Союза Дмитрий Язов застыл в изумлении…
В 87 лет человека вообще уже мало что удивляет. Тем более такого – последнего в истории СССР маршала, прошедшего фронт и отсидевшего два года в тюрьме по подозрению в измене Родине.
Но в толстой пачке бумаг было написано, что в январе 1991-го Язов, «действуя по предварительному сговору», совместно с двумя другими силовиками – председателем КГБ В. Крючковым и министром внутренних дел Б. Пуго – и 54 другими весьма достойными людьми «организовал заговор, пытаясь свергнуть государственный строй в Литовской Республике»…
Тут в самом деле было чему изумиться. Во-первых, независимой Литовской Республики в тот момент юридически еще не существовало, она, как известно, возвратила себе независимость лишь после августовского путча, в организации которого как раз Язова и обвиняли. По логике, Литва, наоборот, должна была ставить ему памятник при жизни! Во-вторых, 20 лет прошло. Как оказалось, все это время прокуратура Литовской Республики думала, чем бы еще насолить России или хотя бы некоторым отдельно взятым ее гражданам. И додумалась наконец: переквалифицировав давнее дело в преступление против человечности, которое не имеет срока давности. И теперь несколько десятков россиян не могут пересечь границу России, поскольку за ними будет охотиться Интерпол. А что ему остается делать, если в бумагах написано, что маршал Язов «умышленно убил 13 человек» и еще нескольким сотням «причинил физическую боль и нанес тяжкие телесные повреждения». Заочно, поскольку в Вильнюсе никогда не был.
Пройти мимо такой сенсации было невозможно.
В последние дни СССР маршалу Язову часто приходилось оправдываться. За то, чего Вооруженные силы не совершали.
Фото: ИТАР-ТАСС
«Навести в Литве порядок»
– Дмитрий Тимофеевич, позвольте вернуть вас к событиям 20-летней давности, когда начали рушиться основы Союза, когда окраины забурлили. Что вы там, в Литве, натворили?
– Расскажу вам такую историю: находясь во Франции в октябре 1990 года (по приглашению тамошнего министра обороны), я был на приеме у президента. Выхожу с приема – стоит делегация, человек 10 – 15, с литовскими флагами. Сразу – вопрос ко мне: «Господин Язов?» Я говорю: «Я не господин». – «Ну как вас там? Товарищ министр!» – «Слушаю». – «У нас есть сведения, что ваши десантники напали на госпиталь в Каунасе».
Позже я узнал, что там находились несколько десятков солдат, убежавших из Советской армии, литовцев по национальности. Их, вероятно, готовили для вооруженной команды. Наши десантники вернули их в свои части. То есть открытый факт дезертирства и неповиновения на Западе уже тогда преподносили как «нападение».
В декабре 1990-го в Москве была 4-я сессия Верховного Совета СССР. Приезжал Ландсбергис и начальник Департамента охраны края Литвы Буткявичюс. И ни с того ни с сего вдруг пригласили меня и главнокомандующего Сухопутными войсками Варенникова в постоянное представительство Литовской ССР в Москве. Я спросил разрешения у Горбачева. Он говорит: «Да черт с ними, сходите, послушайте, что они хотят». Мы пришли. Разговор вроде был нейтральный. Потом они поставили вопрос прямо: а если наш народ поднимется, как будет действовать ваша армия? Я говорю: никаких указаний насчет этого не было. Если прикажут – будем изолировать тех, кто выступает против советской власти.
– И тут наступил январь 1991-го…
– В Литве обстановка нагнеталась. Примерно числа 9-го Горбачев пригласил меня, Крючкова и Пуго поговорить о том, какие принимать меры, чтобы прекратить этот шабаш антисоветской деятельности? Президент СССР как гарант соблюдения Конституции, безусловно, имел на это право. И на следующий день он приказал навести в Литве порядок. Там у нас находилась 108-я стрелковая дивизия, командовал ею генерал Усхопчик, а начальником артиллерии был полковник Масхадов (тот самый, который потом возглавлял чеченских сепаратистов. – Авт.). Я туда направил Варенникова и замминистра обороны Ачалова, который должен был сменить меня на посту министра, поскольку мне уже было под 70. Они докладывают о массовых беспорядках и выдвижении нашей военной колонны к телецентру, чтобы обеспечить действия группы «Альфа». Наши еще не успели туда подойти, как от телебашни начали одна за другой отходить санитарные машины. Одновременно по войсковой колонне полетели камни, бутылки с зажигательной смесью, а с крыш прилегающих домов был открыт огонь по толпе и бронетранспортерам. Солдаты укрылись под броней и ни одного выстрела не производили.
Наутро выяснилось, что убиты 13 человек местных жителей и смертельно ранен лейтенант Шатских из группы «Альфа», причем в спину… Приехали представители Генпрокуратуры, я приказал прибыть туда военным врачам, мы хотели освидетельствовать каждого: кто, во что и как был ранен? Но ни прокуратуру нашу, ни врачей к осмотру не допустили. Литовцам надо было обязательно доказать, что мы имели ко всему этому отношение.
– В Вильнюсе были местные органы милиции, органы КГБ. Зачем при таком букете силовых структур вдруг потребовалось использовать армию?
– Все дело в том, что 11 марта 1990 года литовцы уже себя объявили независимыми. Местные правоохранительные органы перестали работать. Все, включая КГБ, подчинялись Ландсбергису.
– Может, все было рассчитано на то, чтобы втащить армию в эту воронку?
– Все было рассчитано на то, чтобы создать недовольство народа. Надо было убрать войска с территории Литвы. А как убрать? Пролить кровь, провокацию сделать. Вот они и сделали. Они нас обыграли. Убили своих, для того чтобы выиграть.
«Зато никто никого не убил»
– В печати то, что случилось в Вильнюсе, называли репетицией августовского путча.
– До путча еще много чего произошло. Можно сказать, что к тому времени было ликвидировано Политбюро. Горбачев, став президентом, создал Политбюро из секретарей компартий республик: Назарбаева, Ельцина и прочих. В Эстонии Компартия разделилась на две части, поэтому было целых два представителя. Каждый стремился во что бы то ни стало быть самостоятельным. И разработанный Устав Союза Суверенных Государств не находил единогласной поддержки. Горбачев думал так: несколько республик документ подпишут, а остальные никуда не денутся. И решил 19 августа пригласить первых секретарей пяти республик Средней Азии и России, чтобы подписать Союзный договор. Остальные не соглашались. Короче говоря, хотели народ обмануть. И мы, большинство членов правительства, собрались на объекте КГБ, чтобы обсудить обстановку. Она действительно была критической. Не утихли еще события в Азербайджане и Армении, не все было в порядке в Киргизии и Узбекистане, не все нормально в Крыму, в Грузии турки-месхетинцы хотели занять свои земли. В общем, было очень напряженно, прежде всего по национальному вопросу. Но, вместо того чтобы принять меры для стабилизации ситуации, Горбачев начал разрабатывать договор о суверенных государствах. Татарстан и другие республики тут же задали вопрос: а мы чем хуже, мы тоже хотим быть самостоятельными! Мы считали, что, подписывая этот договор, мы практически разрушаем Советский Союз.
17 августа в Форос к Горбачеву полетели Шенин, Бакланов, Варенников, Плеханов и Болдин. Я должен был оставаться в Москве – в случае возможного ракетного удара кому-то же надо было быть на месте. Горбачев их долго не принимал, потом принял, спросил: «Зачем приехали?» Каждый объяснил ему, что надо принимать меры для сохранения страны, что воля народа – это высшая воля для руководства. Он их обругал: делайте, что хотите. Это было в субботу.
В воскресенье, 18-го, я организовал охрану телецентра, но никто выступать на телевидении не поехал. Вместо этого включили «Лебединое озеро». Ельцин в это время был в Алма-Ате, ходил с Назарбаевым в баню, но потом дал показания, что ГКЧП на 4 часа задержал его вылет. При чем тут ГКЧП? Никто его не задерживал. Потом мне вдруг звонит Грачев: Ельцин просит охрану. Я отправил батальон. И подумать не мог, что это преподнесут как подтверждение того, что армия хотела штурмовать «Белый дом». Показывали потом фильм: сидит Ростропович, на коленях у него автомат… А штурмовать их никто и не собирался!
Подписание договора было сорвано. Мы опять полетели к Горбачеву. Я знал, что по возвращении в Москву меня будут арестовывать, мне сообщили по телефону прямо в самолет. По летному полю уже бегали в милицейской форме солдаты. Баранников (глава МВД РСФСР. – Авт.) попросил меня пройти в комнату, где сидел прокурор Степанков. «Оружие есть?» – «Нет». – «Вы арестованы».
Можно было, конечно, послать их подальше и идти в машину. Ачалов мне звонил: «Хотите – захватим аэродром?» Я сказал: не надо. Если мы будем захватывать аэродромы, значит, кто-то станет их отбивать, погибнут люди. Я на это не пошел. Зато никто никого не убил.
Желание дискредитировать армию было огромным. Не только в республиках, но даже в Москве.
Фото: ИТАР-ТАСС
И опять стреляли с крыш!
– Когда мы находились в «Лефортово», стало ясно, что три человека в Москве погибли. Причем опять кто-то стрелял с чердака. Но наши военные не могли стрелять. Значит, стреляли или по распоряжению Ельцина, или по распоряжению американского посольства.
– Точно, как в Литве?
– Да. Одного задавило гусеницей боевой машины, во второго отрикошетила пуля от брони…
– Это был уже третий конфликт на территории СССР. До этого еще пролилась кровь в Баку и произошла мутная история в Тбилиси. Технология была одна и та же либо те конфликты качественно отличаются от литовского?
– Расскажу. В январе 1990-го вызывает Горбачев меня, Крючкова и Бакатина и приказывает немедленно лететь в Баку, ввести чрезвычайное положение, навести порядок. Мы тут же поехали на Чкаловский аэродром и через 2 часа были там. Телевидение не работало, КГБ вывел из строя – то ли наш, то ли их. Через 2 или 3 дня мы наладили первый канал. Но Народный фронт уже все организовал по-своему, повелев перекрыть военным дорогу. И тут мне докладывают: бронетранспортеры идут с закрытыми люками, потому что стреляют из всех окон и с крыш…
295-я мотострелковая дивизия была поднята по тревоге. В военном городке «Красный Восток» на строевом плацу находились солдаты. С крыши детской больницы по ним был открыт огонь. Несколько военнослужащих были ранены и убиты.
– И опять стрельба с крыш? Но у нас же была масса умнейших специалистов? Почему нас раз за разом так уделывали?
– Скажите, возле вильнюсской телебашни кто-нибудь из наших мог взобраться на чердак? Нас же не пускали туда! Так же и в Баку. Госпиталь, с крыши которого стреляли, находился за пределами военного городка. Когда мы туда забрались, на крыше уже никого не было.
Операция «Дискредитация»
– История о саперных лопатках в Тбилиси из этой же серии?
– Там было немножко по-другому. Собралось бюро ЦК во главе с первым секретарем Патиашвили и приняло решение: просить командующего войсками Закавказского округа Игоря Родионова освободить площадь от митингующих. Солдаты шли цепью. В них начали бросать камнями. Они саперными лопатками прикрывали лица. Оттесняли толпу бронетранспортерами. И подавили друг друга сами люди. Потом тот же самый Патиашвили выступил на сессии Верховного Совета и рассказал: за одной старухой десантник якобы бежал километра три… Затем объявили, что люди умерли от удушающих газов. Химики проверили: никаких газов там не было. Все погибли от сдавливания, но вину возложили на военных. Патиашвили, который сам принимал решение, все свалил на генерала Родионова.
– Почему же вы не отбили эту атаку?
– Мы делали все возможное. Но разбираться послали не меня, а Шеварднадзе. Они и разобрались так, что во всем виновата армия. Потом еще поехала комиссия из Верховного Совета, которую возглавлял Собчак. Комиссия установила, что люди действительно погибли в результате сдавливания. Но нам указали: почему послали бронетранспортеры? Надо было по радио объявлять, чтобы все разошлись. В общем, нашли форму, чтобы обвинить армию.
– Итак, за каких-то два года были предприняты сразу несколько операций по дискредитации армии. Почему вы еще тогда не сделали это достоянием общественности? Или общественность не хотела вас слушать?
– Мы ничего без ведома Верховного главнокомандующего делать не могли. Горбачеву было тяжело: в то время у страны было слишком много проблем.
– Литовский политик Альгирдас Палецкис, благодаря которому мы снова вернулись к расследованию событий в Вильнюсе, требует вызвать Горбачева на допрос. Следует ли, по вашему мнению, допрашивать первого и последнего Президента СССР?
– Без Горбачева никто ничего сделать не мог. И насчет Тбилиси он лично мне ставил задачу, и насчет Баку, и насчет Вильнюса. Когда начали перестройку, никто не знал, что она собой представляет. Писатель Бондарев, выступая на сессии, сказал: перестройка – что-то вроде самолета, который взлетел, но не знает, где сесть, не указан аэродром. Так и тут. Объявили перестройку, а что она означает, какой будет конец? А концом было, оказывается, разрушение Союза.
– Но вы докладывали президенту о том, что происходило, например, в Вильнюсе?
– Все время докладывал.
«Стреляли по нам. А не мы»
– Вы собираетесь защищаться? Каково вам вдруг становиться военным преступником? Или уже все равно, что там надумала литовская прокуратура?
– Конечно, не все равно. Но как защищаться? Я в Вильнюсе ни разу не был. Ехать туда, доказывать, что я никого не убивал? Скажут: вы давали команду. Я давал команду, чтобы навели порядок – а под этим можно все что угодно придумать. За что судить-то? Навести порядок с помощью войск – одно дело, но это же не значит, что приказать стрелять. Мы точно знали, что в Баку и в Вильнюсе стреляли по нам. Но мы ни по кому не стреляли. А наш солдат чуть отвернулся – его или убивали, или привязывали проволокой к кресту на могиле, реальный был случай в Баку! Хорошо, что мы быстро его нашли, он погибал уже, у него уже глаза наливались кровью. Потом по приказанию Горбачева мы – я, Павлов, Крючков и Пуго – отчитывались на сессии Верховного Совета. А я привел этого солдата и сказал: «Посмотрите, вот этот человек был привязан к кресту. А теперь скажите, кого мы убили?» Никто ничего доложить не смог. А мы конкретно назвали фамилии и показали, откуда в нас стреляли. Там, кстати, потом нашли гильзы от снайперских винтовок.
– Почему, как вы думаете, эти три прибалтийских государства все время пытаются нас укусить? Ведь, вроде бы, все давно утихомирилось, Прибалтика самостоятельна, живите себе мирно. Так нет же – присылают вдогонку какие-то уголовные дела.
– Чем меньше государство, тем больше у него самолюбия. А еще все хотели бы что-то от России поиметь. Побольше газа да подешевле. В начале века, выйдя из состава России, они ушли на службу к немцам. Чего добивался Гитлер? Мирового господства. Чего сейчас добивается Америка? Мирового господства. И нет такой страны, где бы она ни пыталась действовать. И эти прибалтийские республики, надо сказать…
– …добросовестно отрабатывают хлеб?
– Именно. Ливия почему подверглась атакам? Дружила с Советским Союзом. Египет почему? Советский Союз построил электростанцию, сделал плотину, дал возможность жить. Сейчас за Сирию почему взялись? Отец нынешнего президента учился у нас. С Ираком разделались, Иран на очереди.
– То есть термин «холодная война» опять стал актуален?
– От нас не зависит, холодная война или не холодная. Она уже идет. Что, разве не война? Убивают людей, бомбят четыре страны в порядке живой очереди – одна эскадрилья улетает, вторая прилетает.
«Защищать родину, а не миллиардеров»
– Дмитрий Тимофеевич, 23 февраля святой для вас, фронтовика, бывшего министра обороны, праздник. Что бы вы сказали тем людям, которые сейчас с ружьем стоят в строю, защищая Россию?
– День Красной Армии, потом День Советской армии стал не армейским праздником, а всенародным. И мужчины, и женщины – все праздновали, особенно после Великой Отечественной войны. И каждый не пришедший с фронта в этот день становился как бы членом каждой семьи. И до определенного времени была армия у народа в большом почете, даже в любви со стороны государства и правительства. А сейчас опозорили армию этими акциями – Тбилиси, Баку, Вильнюс. И в Фергане наши были, и в Сумгаите, хотя можно было армию не привлекать, есть же Министерство внутренних дел. Они должны были наводить порядок, но получилось так, что везде подставляли армию.
5 мая 1941 года, перед войной, Сталин выступал перед выпускниками военной академии. Ему задали вопрос: почему хорошо воюет Германия, а Франция потерпела поражение? Он ответил: Франция, когда подписала Версальский договор, посчитала себя победителем, голова закружилась, на армию перестали обращать внимание. Армия оказалась лишней в обществе, офицеры не могли жениться, потому девушки не шли за них замуж. Примерно как у нас сейчас. Не было внимания, не было уважения к человеку с ружьем.
Поэтому я сейчас обращаюсь ко всем, кто был в армии, к ветеранам, и к тем, кто служит сегодня, – чтобы они считали себя защитниками своей Родины. Я верю Марксу: «Нельзя называть отечеством государство, где тебе ничто не принадлежит, все находится в руках богатых людей», как сейчас у нас. Нефтью владеют миллиардеры, металлом владеют миллиардеры, а все остальные люди стали бесправными наемными рабочими. Поэтому хотелось бы, чтобы солдат, защищающий Родину сегодня, стал уважаемым человеком. Но для этого надо, чтобы он видел, что он защищает именно Родину, а не каких-то миллиардеров.