Выход из кризиса невозможен без смены модели развития
Доводы сторонников теории циклов Кондратьева о том, что экономика начнет расти сама, несостоятельны…
Исследования и выводы Кондратьева основывались на эмпирическом анализе большого числа экономических показателей различных стран на довольно длительных промежутках времени, охватывавших 100-150 лет. Эти показатели: индексы цен, государственные долговые бумаги, номинальная заработная плата, показатели внешнеторгового оборота, добыча угля, золота, производство свинца, чугуна и т. д. Оппонент Кондратьева Д.И. Опарин указывал на то, что временные ряды исследованных экономических показателей, хотя и дают большие или меньшие отклонения от средней величины в ту или иную сторону в разные периоды экономической жизни, но характер этих отклонений как по отдельному показателю, так и по корреляции показателей, не позволяет выделить строгой цикличности. Прочие оппоненты указывали на отступления Н.Д. Кондратьева от марксизма, в частности, использование им для объяснения циклов «количественной теории денег».
Тема циклов Кондратьева (периодические циклы современной мировой экономики, состоящие из чередующихся фаз относительно высоких и относительно низких темпов экономического роста, названы по имени русского экономиста Николая Кондратьева) стала в последнее время очень популярной, хотя и во многом деструктивной, поскольку многие считают, что экономический рост начнется сам собой, по мере того как «кондратьевская зима» сменится аналогичной «весной». Я уже много раз высказывался на эту тему, однако в большинстве случаев это были достаточно случайные и обрывочные рассуждения, поэтому мне хотелось бы дать более или менее полное описание моего взгляда на этот феномен.
Николай Кондратьев родился в 1892 году в деревне Галуевская Кинешемского уезда Иваново-Вознесенской губернии. В 1911 году он поступил в Петербургский университет на юридический факультет. В 1918 –1920 годах Кондратьев, перебравшись в Москву, заведовал отделом совета сельскохозяйственной кооперации центрального товарищества льноводов, преподавал в Кооперативном институте и Тимирязевской сельскохозяйственной академии.
С 1920 года он работал в Наркомземе (здесь он был до 1923 года начальником управления сельскохозяйственной экономии и политики, а затем и «ученым специалистом»). В 1928 году его отстранили от должности, а в 1930 арестовали по «делу Трудовой крестьянской партии» и заключили в концлагерь 26 января 1932 года.
Кондратьев был расстрелян 17 сентября 1938 года. После него осталась только записка его дочери, где он просил не забывать о нем. И его не забыли, замечает издание. Теория Кондратьева никогда не была принята при жизни ее создателя. Его имя было реабилитировано только в 1987-м.
Теория больших циклов экономической конъюнктуры Кондратьева утверждает, что «войны и революции возникают на почве реальных и, прежде всего, экономических условий… на почве повышения темпа и напряжения хозяйственной жизни, обострения экономической борьбы за рынки и сырье… Социальные потрясения возникают легче всего именно в период бурного натиска новых хозяйственных сил». Это было написано в 1926 году. Однако социальная неустроенность и стремление быстрее преодолеть ее чаще всего и толкают экономику на тупиковый путь.
Кондратьев исследовал экономику с 1790 года и выявил, что каждый цикл состоит из четырех стадий. Они подобны временам года: «весна» – бурное развитие экономики, «лето» – ее блаженство, «осень» – страшный спад и «зима», в которую экономика впадает, несмотря на усилия государства. Последняя фаза может длиться до 20 лет.
Сейчас, по мнению последователей Кондратьева, можно говорить о том, что плохие времена для экономики начались в 2000 году, когда в США из-за неопределенности с итогами президентских выборов произошло падение финансовых рынков. Затем последовала осенняя фаза года Буша, которая сопровождалась огромным, или, как сказал бы Кондратьев, безнадежным, увеличением внешнего долга.
Как замечает The New York Times, волны Кондратьева, очевидно, больше имеют описательную ценность, нежели предсказательную. Показательно, что экономическому спаду в 2000 году в США предшествовали 25 лет непрерывного экономического роста. До этого был кризис 1980–1982 годов, который во многом побил рекорды своего предшественника 1974–1975 годов и т. д.
Но последняя декада в экономике США действительно сопровождалась ростом долгов и безнадежными попытками государства поддержать неустойчивый уровень потребления. Именно так и описывает эту стадию Кондратьев.
Правда, в интервью газете историк экономики Дэвид Колендер отметил, что Кондратьев немного преувеличивал влияние на экономику ряда факторов. Он также отметил, что Великую депрессию 1930-х годах предсказал Фридрих Хайек из Австрийской экономической школы. Его последователи поэтому утверждают, что именно они предрекли нынешний кризис.
При этом Колендер подчеркнул, что различных экономических аутсайдеров, последователей оригинальных теорий, надо принимать всерьез, так как они помогают взглянуть на вещи в новом ракурсе: «Самое страшное – когда разработчики политики уверены в своей правоте».
Прежде всего – общие критические рассуждения. Во-первых, как нас учит теорема Фурье, любая функция на отрезке может быть разложена в сумму периодических (циклических) функций. И если рассматривать, например, мировую экономику за последние 250 лет, то не исключено, что среди этих циклов есть и 20-30-летние. Беда только в том, что если взять, скажем, немножко другой отрезок, то и циклы могут получиться другими.
Во-вторых, сторонники теории циклов так и не могут дать убедительное экономическое (или хотя бы социологическое) объяснение тому, как и почему происходит развитие технологий, которое, по их мнению, дает старт очередному циклу. Почему новые технологии не могут появиться на вершине цикла? Почему они непременно «выстреливают» на его дне? Ну и т. д. Пока я слышал только общие рассуждения, которые фальсифицируются такими же общими словами, но четкого и внятного объяснения пока не видно.
В-третьих, люди, которым я доверяю, рассказывали мне, что строгие статистические расчеты не показали наличия циклов Кондратьева. Точнее, циклы такого периода есть, но по разным отраслям и регионам они не совпадают. Неудивительно, что сами сторонники теории кондратьевских циклов называют разную их периодизацию. И в этой ситуации я считаю необходимым дать собственное объяснение этому феномену, тем более что наша теория кризиса дает для этого все основания.
Итак, ключевой момент нашей теории кризиса – понимание того, что важнейшим моментом в развитии в эпоху НТП является углубление разделения труда. Отметим, что это понимание было еще у натурфилософов XVII века, которые рассматривали то, что мы сегодня понимаем под экономикой, как явление природы. «Как понять, какой из двух городов богаче? – пишет один из них. – Для этого достаточно посмотреть на количество профессий, которыми владеют его жители. Чем больше профессий – тем богаче город». Мы бы сегодня сказали: чем выше уровень разделения труда, тем выше производительность, тем больше прибавочный продукт.
Следующий шаг – Адам Смит, который отметил, что максимальный уровень разделения труда в рамках замкнутой экономической системы определяется его размерами. Отсюда вывод: уровень разделения труда растет в замкнутой системе до некоторого момента, а дальше она начинает стагнировать. Мы назвали этот кризис кризисом падения эффективности капитала.
Отметим, что для Смита или, скажем, Маркса этот кризис был довольно абстрактной вещью. Хотя знание того, что Земля ограничена, автоматически ввело в обиход политэкономии (как назвал эту науку А.Смит) понимание того, что НТП, а значит, и капитализм, принципиально ограничены во времени. Но эту тему я уже рассматривал неоднократно, сейчас же только отмечу еще один принципиальный вывод: резкое расширение рынков сбыта неминуемо влечет за собой рывок в развитии – углубление разделения труда.
Если мы посмотрим на XIX век, то увидим феномен, который Ленин и марксисты начала ХХ века назвали законом неравномерного развития, суть которого состояла в том, что страны, вступающие на путь капиталистического развития позже, развиваются быстрее. В рамках нашей теории этот закон следует интерпретировать так: те страны, которые начинают формировать собственную, самодостаточную систему разделения труда, т. е. то, что мы назвали «технологической зоной», реализуют проект догоняющего развития и развиваются очень быстро, причем быстрее предшественников, за счет использования их опыта.
При этом нужно учесть, что если страна просто строит капитализм, а своей системы разделения труда она создать не может, то особо высоких темпов роста она долго показывать не может. Типичный пример – страны Латинской Америки в начале ХХ века. Пока они «окучивали» внутренние рынки, они активно развивались; как только стало понятно, что они слишком малы для создания собственных технологических зон, развитие резко замедлилось. Да и пример России в этом смысле показателен: какие уж у нас темпы роста…
А темпы роста были во Франции в конце XVIII века – но они были «сбиты» Великой французской революцией и наполеоновскими войнами, после чего Франция прочно вошла в британскую технологическую зону. Они были высокими в Германии, которая сформировала свою технологическую зону к 70-м годам XIX века, в США, которые сделали это на пару десятилетий позже, и, наконец, в Японии, которая это сделала в начале прошлого века.
Отметим, что Россия остановилась на аграрной проблеме, не решив которую, создать нормальный внутренний рынок для машиностроения было невозможно. Решить эту проблему попытался Столыпин – и его попытка закончилась провалом. А потом ее решил Сталин, завершив таким образом череду создания независимых технологических зон.
Так вот, в каждой из этих зон на момент создания был мощный рывок – но он происходил не одновременно. Временные разрывы были достаточно неустойчивыми: почти 100 лет между Британией и Германией и около 20 – между Германией и США. Рост СССР вообще приходился на спад в остальных ранее созданных зонах.
С точки зрения теории кризиса ситуация понятная: в конце XIX века три первые технологические зоны исчерпали возможности для внутреннего роста, начался первый кризис падения эффективности капитала. Ее пытались преодолеть Первой мировой войной – и это не получилось, Германия устояла, хотя ее лишили части колоний и независимой финансовой системы. А вот Япония продолжала развиваться, как и возникший СССР: первая – за счет захвата азиатских территорий, второй – за счет освоения внутреннего рынка.
Второй кризис падения эффективности капитала начался в 30-е годы и закончился после Второй мировой войны. И вот тут две технологические зоны-победители начали бурно развиваться, а Германия (точнее, Германии) и Япония ждали, когда их включат в свою систему разделения труда победители. Этого же ждала и Британия, которая во время войны не смогла поддержать свой статус лидера технологической зоны.
Новый кризис падения эффективности капитала начался в СССР в начале 1960-х, но он продолжался очень долго в связи с плановым характером хозяйства. В США он же начался в начале 1970-х и происходил очень резко (я уже описывал этот момент). А затем СССР распался, и США получили возможность последний раз расширить рынки сбыта. Этот момент очень хорошо виден на графиках, скажем, расширенной долларовой денежной массы, но при этом эффект был не очень заметен, поскольку денежные власти США уже имитировали расширение рынков сбыта путем кредитования спроса с началом рейганомики в 1981 году.
Сегодняшний кризис – это очередной кризис падения эффективности капитала, и быстрого выхода из него уже нет, поскольку расширять рынки сбыта больше невозможно, они даже будут падать в связи с исчерпанием механизмов стимулирования спроса. А это значит, что никакой «кондратьевской весны» быть не может: должна произойти смена модели развития. В ней, конечно, могут появиться и другие долгосрочные циклы, но они будут построены на совершенно других механизмах.
Отметим, что наши рассуждения, в отличие от выводов сторонников кондратьевских циклов, построены на понятных и, в общем, легко проверяемых механизмах и, самое главное, воспроизводятся в истории несколько раз. Всего кризисов падения эффективности капитала за последние 150 лет было четыре: первый – на грани XIX-XX вв., второй – в 1930-е гг. (и он не затронул половину мира), третий – в 1970-е гг. (точнее, для двух зон начало и конец этого кризиса не совпали, а Китай он вообще не затронул), последний и глобальный идет сегодня.
И мне кажется, что наша теория объясняет долгосрочные циклы куда убедительнее. Впрочем, как всегда, на этот счет будут разные мнения.