Внусь и проблемы свободы в XXI веке
В последнее время внезапно актуализировался вопрос, как сохранять свою Внутреннюю Свободу. Источником вопроса обычно являются славные молодые люди, под нестерпимыми ударами жизни ставшие промышленными аналитиками и техподдержкой. «Можно ведь просто играть свою социальную роль?» – спрашивают они. – «Играть роль, а внутренне не быть к ней привязанным, не ценить, и таким образом оставаться свободным, а?».
Что можно сказать? В XXI веке такая Внутренняя Свобода (сокращённо «Внусь») – нешуточная болезнь, грозящая полным распадом личности.
Коротко говоря, сегодня Внутренняя Свобода – это поделка из той же мастерской, что и фраза «Дорогая, это же несерьёзно, все эти тёлки для меня ничего не значат, люблю-то я тебя». Как изменник ради комфортного пользования ближними всячески преуменьшает своё главное увлечение («Я могу бросить в любой момент») – так больной, поражённый внусью, норовит сделать вид, что сделанный им жизненный выбор на самом деле не его, и он совершенно не обязан за него отвечать.
Немного истории. Внутренняя Свобода как понятие родилось, когда человек от рождения был намертво зацементирован в своём сословии. Человек ещё осваивал хватательный рефлекс пухлыми ручками – а ему уже полагалось носить тряпки сугубо зелёного цвета из парусины, быть прачкой и выйти за кого папенька прикажет. Я не говорю уж о таких мелочах, как культура и мировоззрение – последние выдавались по воскресеньям в церкви одинаковым пакетом для всех.
Именно тогда человеческая душа, от природы любопытная и тянущаяся к испытанию пределов, придумала внутреннюю свободу. И начали штамповаться романы о запретной любви, и поплыли парусные рассказы о далёких странах, где всё иначе, и вынырнула из-под железной средневековой дисциплины карнавальная веселуха, а из-под строгой официальной картины мира вылезло из пучин бессознательного ведьмовство.
Всё это было объективной реальностью – но времена изменились. Сегодня всё наоборот: мы, например, живём при диктатуре карнавальной веселухи и ведьмовства – пойди найди где-нибудь в европейском мегаполисе железную церковную дисциплину. Любовь, не являющаяся запретной, за любовь вообще не считается (желающий может включить любую радиостанцию и подсчитать песни о любви друг к другу мужчины и женщины, состоящих в браке, не рассорившихся и не отбывающих наказание в местах лишения свободы – цифра выйдет жалкая). Порой миллионеры юрко перемещаются по г. Москве с рюкзачком на метро, в то время как ничтожнейшие работники их предприятий, залезши в долги, торжественно стоят в пробках на инфинити. Бухгалтерам дозволено верить в Шиву и выходить за циркачей. Священники женятся на купчихах и играют в дьябло-три.
Несвобода исчезла, но радоваться рано. Ибо она уступила место другой форме несправедливости – я говорю о неравенстве усилий и шансов. Детям питерских предпринимателей нужно тратить куда меньше джоулей, чтобы стать модными фотографами, чем, например, детям челябинских трубопрокатчиков – а вероятность успеха у них не в пример больше. Понаехавшему из Молдавии провинциальному корреспондентику труднее стать главредом чего-нибудь федерального, чем его московскому сверстнику – по той банальной причине, что он здесь никого не знает, ни с кем не учился и всё время за комнату платит.
Это неравенство энергозатрат и шансов по сути требует совсем нового описания – но современники упорно уцепились за свободу и несвободу. Почему – вполне объяснимо. С одной стороны, на это легко покупается психика. Числить себя жертвой прямого принуждения современнику куда проще, чем признать: его мечта предоставляла мало шансов и требовала таких сил, которых у него не было (или которые он не отважился вбросить в топку), поэтому он сделал выбор: сил не тратить.
С другой стороны, и современность не зря требует от человека с утра до вечера выпендриваться, будто он сильный и всё может. Когда декларация своего могущества является частью повседневного самосознания – никто не начнёт мямлить, что вот от него мечта требовала кучу сил, а от Васи ничего, и это несправедливо. Такого человека засмеют как слабака и нытика.
В итоге все, если можно так выразиться, довольны. Довольна несправедливая эпоха: человек отказался от мечты сам, без кандалов, смиренно взяв лопату и отправившись копать. Довольна и жертва: она вынесла свой позорный выбор за скобки и сочиняет вокруг себя кровавую гэбню, лишившую её Свободы. Ведь если Свобода отнята – то и бороться за исправление несправедливой реальности (а значит, опять тратить силы) вроде как нет никакой возможности.
Таким образом, Внутренняя Свобода есть форма лени. Если допустить, что в человеке ведётся напряжённая политическая жизнь (а так и есть) – то лень подобна национал-либералам: она требует решительно свернуть энергозатратные процессы, прекратить тратить наши бесценные жиры на беготню и время от времени пикетирует мозг с плакатом «Хватит кормить любознательность!»
Внусь, помимо прочего, опасна тем, что создаёт у человека неверное представление о себе. Между тем, тайное всегда становится явным. И некто, привыкший считать себя Внутренне Свободным рыцарем света, замаскированным под клерка торговой сети – рано или поздно с ужасом обнаруживает: на самом деле это клерк торговой сети маскировался под рыцаря света, чтобы недисциплинированная душа не катала истерик и не требовала риска и труда. Подобное столкновение с зеркалом выдерживают не все.
Другой опасностью является то, что рано или поздно внусные современники собираются в многочисленные стаи и начинают требовать себе Свободы – то есть определённо не того, чего им на самом деле не хватает. Чем кончаются подобные игры – отлично показывает пример взяточных светских режимов, под давлением внутреннего свободолюбия разорванных на феодальные микрокоролевства.
…К сказанному остаётся добавить: внусь, как и все прочие массовые формы лицемерия, отлично лечится массовыми оздоровительными мероприятиями. К таковым относятся либо повсеместное введение классического бесплатного образования вплоть до высшего и непрерывная постановка всё новых масштабных задач, требующая всё новых элит – либо, если уж на дворе эпоха зла, открытое введение кастовой системы и прирождённой обречённости на судьбу.
В нынешнем же двуличном состоянии общественный договор обречён – и он рано или поздно либо вырастет в первый вариант, либо выродится во второй.