Условия для промышленности. Конкурентоспособность обеспечивает внутренний рынок
В частности, в условиях современного постсоветского пространства заведомо не окупится новая разработка, выпускаемая на рынок с населением менее двухсот миллионов человек. А промышленность, не создающая ничего нового, рано или поздно проваливается под давлением новинок извне. Следовательно, нам жизненно необходимо не просто развивать Таможенный Союз, но ещё и втянуть в него любым способом (как сказано в старом антисоветском анекдоте — хоть тушкой, хоть чучелом) ещё и Украину (а заодно — и Узбекистан), чтобы превзойти порог окупаемости.
Кроме того, любое новшество — а тем более любой разработчик новшеств — довольно долго нуждается в защите от конкурентов. Радикальные прорывы, дающие безоговорочный перевес, случаются редко. Чаще всего потребительское преимущество новой разработки перекрывается дешевизной освоенного производства предыдущих изделий. Только набрав немалый опыт, можно надеяться осваивать новшества так быстро, чтобы преуспеть в конкуренции. Поэтому любая крупная экономика — в том числе британская и американская, ныне усиленно пропагандируемая в качестве образца благотворности свободной конкуренции со всем миром в условиях свободной торговли — подолгу развивается под прикрытием таможенных тарифов и нефинансовых ограничений, и только достаточно окрепнув, понемногу приоткрывается внешнему миру. Скажем, Соединённые Государства Америки постепенно ушли от протекционизма только после Первой Мировой войны, когда их промышленность поднялась на первое в мире место благодаря военным заказам со всего Старого Света, и снова включили защиту внутреннего рынка при первых же признаках Первой Великой депрессии. Поэтому и нам необходимо защитить нашего внутреннего производителя. Для начала — хотя бы в тех рамках, в каких это допускает Всемирная торговая организация. Если же окажется, что для каких-то отраслей эти рамки недостаточны — пусть иски от других стран за убытки для них, связанные с нашим выходом из ВТО, оплачивают те, кто в 2011-м году скоропостижно согласился на уже достигнутые условия и прервал двадцатилетние переговоры по получению лучших условий для нас. Они накосячили — им и отвечать.
Конечно, наши либералы экономики не знают. Более того, они чаще всего не разбираются даже в хрематистике — искусстве извлечения выгоды любым способом и без учёта последствий (её нынче велено считать экономикой, а настоящую экономику в лучшем случае рассматривают как досадную помеху финансовым играм). Поэтому они приписывают все наши беды неподходящему политическому климату — мол, из-за этого и экономический климат такой, что иностранный инвестор не идёт, да и отечественный предпочитает вкладывать деньги подальше от просторов родины чудесной. Ну что же, можно к ним прислушаться и предложить взамен создать у нас политический климат, существующий в тех странах, куда иностранные инвестиции идут охотнее всего: это Малайзия, Южная Корея, Китай, Вьетнам — то есть те страны, на чьём фоне Россия выглядит просто раем для либералов. Инвестиционный климат создаётся не политическими свободами. Инвестиционный климат создаётся тем, что средний доход на вложенные инвестиции больше, чем в других местах. А у нас — в первую очередь как раз усилиями либералов — сделано всё, чтобы доход от вложенных инвестиций был минимальным. Ибо усилиями наших либералов инвестиции сравнительно легко направлять в отрасли, ориентированные на внешний рынок, и совершенно невыгодно направлять в отрасли, ориентированные на рынок внутренний. А на внешнем рынке сейчас кризис, перенасыщение — соответственно, деньги, вложенные в отрасли, ориентированные на внешний рынок, окупятся чубайс знает когда. И в таких условиях инвестиционный климат у нас будет гарантированно неприятный. Ну, а наши либералы, естественно, и впредь будут рассказывать: что импортозамещающие стратегии для нас неприемлемы, ибо отрывают страну от внешнего рынка; что главное средство обеспечения инвестиционной привлекательности — это повальная демократия; и так далее, и так далее…
В общем-то понимаю, что доказать самим нашим либералам бессмысленность их воззрений практически невозможно — ибо, как известно, самый слепой тот, кто не хочет видеть. Но всё-таки надеюсь, что наше государство не исчерпывается профессиональными либералами — и, более того, никакие обязательства по их сохранению у власти не имеют преимущества перед обязанностью власти обеспечить развитие и совершенствование собственной страны. Во всяком случае, я не хотел бы, чтобы очередь желающих пообщаться с нашими виднейшими либералами и передать им свои мысли с помощью жестов (это английское выражение: бокс — обмен мыслями при помощи жестов) росла и впредь. Полагаю, наши либералы тоже не очень-то в этом заинтересованы. Поэтому всё ещё надеюсь, что и среди них в конце концов найдутся люди, способные сопоставить свои верования с реальностью и на основе этого сопоставления прийти к выводам, к которым когда-то пришёл и я — тоже в прошлом пламенный и убеждённый либерал, а именно: что либерализм, когда-то бывший довольно прогрессивным учением, уже давным-давно выродился, сгнил и к употреблению непригоден.