“В массовом сознании присутствует постоянный стресс”. Директор Института социальных исследований Владимир Бойков – о главных страхах россиян
О настроениях в обществе, о том, что самое важное в работе чиновника, есть ли какая-то альтернатива массовым акциям протеста – обо всем этом ответственный редактор «НГ-политики» Роза ЦВЕТКОВА расспросила доктора философских наук, профессора, директора Института социальных исследований Владимира БОЙКОВА.
– Владимир Эрихович, нас всех сегодня предупреждают – грядет очередная волна мирового кризиса. Как относятся россияне к предстоящим экономическим потрясениям, что показывают ваши соцзамеры?
– Наши исследования показывают: главная очевидность нашей социально-политической действительности – это, к сожалению, незащищенность основной массы населения. 10–15% из числа российских граждан сумели встроиться в новую экономическую реальность и социально-политическую систему, они активные сторонники проводимой политики на сегодняшний день. Это благополучные люди, они заняты каким-то бизнесом, неважно, теневым или не теневым – это за пределами разговора, но они могут дать своим детям образование, достаточно часто путешествуют, имеют весьма высокий уровень прожития.
Но это что касается примерно десятой части нашего общества, остальная масса населения почти постоянно чувствует свою беззащитность, неуверенность. Примерно 90% россиян имеют крайне низкую степень защищенности от различных экономических потрясений и кризисов.
Причем, если говорить всерьез, никакого кризиса у нас нет, просто все время идет неуклонный спад производства. Вся страна живет на нефтяной и газовой игле, а промышленность и сельское хозяйство постепенно сдают свои позиции. Жизнь покажет, что будет после вступления в ВТО, но уже и сегодня ясно: мы не можем по многим отраслям экономики или видам экономической деятельности, особенно если брать бытовое обслуживание, легкую промышленность, станкостроение и т.д., достигнуть уровня даже 90-х годов. Мы сильно скатились вниз, и это не разовая акция, а системное состояние нашего общества. Люди остро чувствуют свою экономическую незащищенность при малейших потрясениях, как, например, изменение в курсе доллара. Это же вообще-то мелочь, рябь на поверхности экономики, но наши люди сразу на это реагируют, они опасаются потерять нажитое.
– Тем не менее статистика свидетельствует: благосостояние людей растет, одних автомашин россияне стали покупать в разы больше по сравнению, скажем, с концом 90-х.
– Наличие автомобиля не является гарантией безопасности. Скорее наоборот, это дополнительный повод для беспокойства. Повышение цен на бензин, обслуживание, постоянный рост штрафов за малейшую провинность на дороге, плюс всегда присутствующие опасения, что твою, с таким трудом купленную машину могут угнать.
Отсутствие каких-либо гарантий личной безопасности – это второй по силе фактор тревожности в обществе. Проведенный нами соцопрос свидетельствует: в России стабильно пятая часть населения ежегодно является жертвами хулиганства, насилия, грабежей начиная с 1998 года. Преступность возведена в ранг национального бедствия. И это чувствует каждый, выходя на улицу, опасаясь за свою квартиру, за свою дачу, автомобиль.
Как итог – в массовом сознании присутствует постоянный стресс, неуверенность в будущем, людей, а при опросах это более 80%, или очень тревожит, или скорее тревожит неопределенность будущего. Можно брать еще и другие параметры, так, мы задаем, к примеру, вопрос респондентам: «Стоит ли при современных видах на будущее заводить детей?» – большинство говорят: «Нет». Или же при ответе на вопрос: «Намерены ли вы уехать за границу?» – неуклонно растет доля тех, кто хочет это сделать, потому что непонятно, что будет в России.
Как следствие – убегает капитал из России, и наша страна становится все более и более некомфортной для жизни. Казалось бы, человек ко всему может привыкнуть, но, как выяснилось, к личной незащищенности привыкнуть очень трудно. При этом стареет жилье, коммуникации, растут все время тарифы и т.д. Все время проводятся какие-то реформы, но к чему они приводят, какая от них польза людям, никто не знает. Даже чиновники, когда мы их опрашиваем, даже они не могут объяснить, что такое реформа здравоохранения, образования или же какие цели и задачи ставит перед собой реформа ЖКХ или же МВД.
И люди адресуют все свои личные невзгоды, конечно же, власти государственной, потому что государство является единственным институтом, который и должен обеспечивать и безопасность, и какой-то экономический рост, и социальную защиту, и справедливость, подразумевающую равные шансы на получение медицинского обслуживания, образования и т.д.
– Но патернализм – это, как считают некоторые аналитики, скорее повод для упрека. Он, говорят они, свидетельствует о социальном инфантилизме, мол, вместо того чтобы рассчитывать на собственные силы, люди надеются на помощь государства…
– Государство для того и существует, чтобы защищать людей и предоставлять им возможности для социального роста. Элита, о которой мы так любим говорить, есть и в странах Западной Европы, и в США, но там вступающее в жизнь поколение в принципе имеет равные шансы на получение образования. Например, если в Америке у человека нет денег – он идет служить в армию, но, прослужив там, он получает возможность поступить почти в любой, за исключением нескольких элитных, университет страны и учиться на основе бюджета. А вот реакция наших людей на власть: действия властей в повседневной жизни одобряют в 2011 году 13%; вынуждены приспосабливаться – 34%; держаться в стороне от властей стараются 27%; относятся очень неприязненно к властям – 15%. То есть это субъективный показатель серьезного психологического отчуждения народа от власти.
– Власть живет в одном мире, люди – в другом, и каждая из сторон старается выжить сама по себе. Взаимодействию или хотя бы стремлению к нему, получается, здесь нет места?
– Да, так и выходит. Что люди видят на поверхности? На фоне публичных выступлений, деклараций и прочих выступлений руководства страны принимается много законов. Но мы видим, что сначала власти огородили Белый дом, администрацию президента, да что там, почти все госучреждения высокими заборами, которых раньше не было, и даже на Старой площади люди гуляли свободно. Потом вроде бы в целях борьбы с терроризмом поставили повсюду рамки металлоискателей, усилили охрану, сели в бронированные автомобили, создали огромную армию ОМОНа и войск МВД, которые по численности уже, кажется, не меньше, чем армия и флот вместе взятые. И, наконец, еще один забор теперь создали – в виде закона против митингов.
То есть власть все делает для того, чтобы всячески отгородиться от населения, но при этом настаивает, что народ должен понимать, поддерживать то, что делается как бы для его же блага. Но люди-то видят внешнюю сторону – эти мигалки, которые всех раздражают, непреодолимые заборы, железные двери, сквозь которые никуда не пройти.
Создается вроде бы электронное правительство, при помощи Интернета якобы можно куда-то отправить документы, встать в очередь в едином окне для регистрации недвижимости – все выглядит очень красиво по форме, а по сути люди не могут пробиться через все это, не могут составить эти документы, не могут оплачивать адвокатов, всяких посредников. И поэтому у нас то дачная амнистия объявляется, то гаражная, то еще что-то, а положение остается прежним. А государство все больше и больше решений проблем сваливает на народ: вы – собственники жилья? Ремонтируйте сами. Вы владеете дачным участком? Платите за электроэнергию, причем больше, чем в городе или в деревне. На конкретный вопрос, имеете ли вы возможность лично влиять на решение властей, «да» ответили только 2%, «скорее да» – еще около 6%; все остальные, почти 90%, ответили отрицательно, и в это число входят уже и те, кто относится к состоятельным слоям населения, они тоже не могут влиять на власть. Хотя, и это очевидно при опросах, люди довольно лояльно относятся к выборам (считают, что участие в выборах – обязанность гражданина, к примеру, 52%), но убеждены в том, что участие в выборах дает гражданам возможность влиять на власть только 11%. И это уже не вопрос подтасовки или административного ресурса, население видит, что выборы и на местном уровне, и на федеральном ничего не дают, это как игра наперсточников.
– В вашей очередной таблице показано, что в акциях протеста готовы принимать участие почти 40% опрошенных. Кто эти люди, каков их социальный портрет?
– Это достаточно большой процент тех, кто готов выйти на улицу, и не за Удальцовым, не за завзятыми политиканами дежурными, которые гордятся тем, что собирают 100, ну пусть даже 200 тысяч. Протест выражается не в этом, не в численности, протест внутри людей, они ожесточились, ощетинились против ситуации вопиющей социальной несправедливости. И это напряжение, внутренний протест, он все время в таких условиях будет нарастать.
Я не вижу никаких перспектив на сегодняшний день, чтобы этот градус общественного недовольства снизился. Увеличиваются тарифы, растут цены. И разговоры про то, что инфляция минимальна, это неправда, потому что цены на чугун и на хлеб сваливают в одну кучу, так считать нельзя. В реальности рост цен на потребительские товары повседневного спроса увеличивается на 20–30% ежегодно. А приобретение товаров первой необходимости в семейном бюджете средней семьи составляет 70–80%, все заработанные деньги люди тратят на еду и на одежду, больше у них нет ни на что возможностей: в большинстве своем среднестатистический россиянин не ездит отдыхать, лечиться, не имеет возможности получать нормальную медицинскую помощь или высшее образование.
Я помню, когда Виктор Зубков стал вице-премьером, он поехал куда-то в деревню, встретился с трактористами, стал с ними разговаривать. Те ему в ответ улыбаются, и тут только он заметил, что почти у всех у них металлические коронки. Страшно удивился и сделал прилюдный втык их начальству: «Что это у них железные зубы? Вы что, не можете им помочь вставить нормальные зубы?!» И это мы слышим из уст бывшего директора совхоза, который должен не понаслышке знать о жизни на селе. Хорошо, хоть у трактористов железные зубы есть, многие деревенские жители вообще никаких зубов не имеют. Ни амбулаторий, ни школ, ни библиотек, не говоря уже о кинотеатрах или кафе, – ничего этого в современном нашем селе нет. Вся инфраструктура разрушена, а чтобы добраться до врача – узкого специалиста, надо ехать в районный центр и т.д.
– В иных случаях даже не в район, а еще дальше! Единственный на весь Киреевский район Тульской области роддом, к примеру, совсем недавно закрыли, не помогли ни протесты будущих мам, ни сюжеты на федеральном телевидении, рожать теперь везут только в областную столицу. Как-то в голове не укладывается, что все это происходит в XXI веке…
– Утешать вас не стану: положение будет только ухудшаться. И здесь два пути: один – это полная деградация социума. Те, у кого под парами самолеты уже, они из страны уедут. У нас же не просто отток умов, ученые, которые могли уехать, давно поуезжали. Сейчас за границу уезжают просто дееспособные люди – кто имеет необходимое образование, квалификацию. Они едут туда без оглядки, в Чехию, в Канаду, куда угодно, стараются пристроиться в благополучных странах. Остальная часть населения будет постепенно деградировать.
Власти периодически выкрикивают какие-то лозунги. Вот сейчас новый полпред по Уральскому округу – бывший тракторостроитель – объявил ни с того ни с сего: «90% в стране имеют высшее образование, не слишком ли много?» Ну, во-первых, стоит ему заглянуть в данные Росстата, где окажется вовсе не 90, а около 20% – в составе населения людей с высшим образованием. А во-вторых, люди не идут в рабочие, потому что нет ни профтехучилищ, но есть крайне низкая оплата труда. Мы ведь дошли до того, что вахтовым методом в Москву из Белоруссии завозим станочников, строгальщиков, токарей и других специалистов, потому что средний возраст станочника в России – больше 60 лет. То есть это поколение уходит, а новых – нет, потому что разрушили всю систему образования, систему стимулирования труда рабочего или крестьянина, а вместо этого – призывы сократить прием в вузы и бюджетные места.
Но и второй вариант не лучше – это нарастание социального возмущения, когда люди пойдут не за Явлинским и даже не за Зюгановым, а просто стихийные возмущения начнутся. Это может быть не революция (с идеологиями и целями), а скорее бунт. Поводом для такого взрыва, когда станут громить все и вся, может стать что угодно: неправомерное действие полиции, прокурора, еще кого-то. Уже появляются люди, которые бросают бутылки с зажигательной смесью в полицейские участки, поджигают автомобили – это извращенная форма протеста, и это очень опасно. Страна может оказаться в руинах.
– До такой степени все безнадежно?!
– Выход заключается в том, чтобы власти думали не только о том, как дать хлеба и зрелищ в виде футбола, олимпиад и саммитов, где даже дороги смываются, а о том, как изменить мотивацию труда людей.
Нет стратегических целей, все эти программы – одна, другая, национальная, – все это что-то может и дает, но при этом нельзя разрушать всю остальную инфраструктуру. Футбол – это яркий показатель всего этого, когда тренеру-иностранцу платят 7 миллионов евро в год, сама команда обходится еще дороже. Да, это зрелище! Но что главнее – высшие достижения в спорте или же спорт для всех и, как следствие, выход в том же футболе на качественно иной уровень? Надо спортплощадки строить, бассейны, создавать школы спортивного мастерства. Советский Союз, конечно, не лучший пример в спорте, но тогда были «Золотая шайба», «Кожаный мяч», школы олимпийского резерва, куда в каждой области отбирали лучших и следили за их спортивным ростом.
Я не очень верю в конспирологию, в «вашингтонский обком». Они там, конечно, заинтересованы в разрушении России, но едва ли это какой-то мощный удар. Дело, мне представляется, совершенно в другом. В том, что чиновничество, которое осуществляет властные полномочия от имени государства, не настроено на созидание. Ведь когда мы проводим опрос чиновничества высокого уровня и задаем вопрос: «Что у вас на первом месте в работе?» – это оказывается «качественная подготовка документов». Население в этой шкале целеполагания оказывается на последнем месте, вот на что надо обращать внимание, бить тревогу.
Государственные служители становятся заложниками системы. Как и депутаты, допустим, «Единой России», там же есть грамотные, умные люди. И порядочные, не одни же там прохиндеи, есть и думающие. Но существует дисциплина, порядок, корпоративная этика, в конце концов, и они вынуждены действовать так, как им велено. К тому же у многих чиновников есть еще скелет в шкафу: где-то что-то нарушил, что-то скрыл. В советское время, если увидели нарушение у чиновника, разговор был короткий. Парткомиссия, народный контроль – и готово, исключение из партии, снятие с должности. Сейчас когда на чиновника есть компромат, то это, наоборот, почти хорошо – он послушный, выгодный человек. В любое время можно вытащить какую-нибудь ветошь, сунуть ему под нос, намекнуть. В Краснодарском крае какие только ЧП не происходили! И что? Губернатор как работал, так и работает, и почти вся его команда при должностях осталась.
При этом президент избранный теперь говорит: «Я своих не сдаю». А почему? Почему командный принцип важнее всего остального? И у меня такой ответ на вопрос: люди на верхах – и совершенно искренне, наверное, предполагают, что если эта команда разрушится, то все пойдет вдрызг, не будет управляемости в обществе. Но при таком подходе мы вообще никогда не построим гражданское общество, и не будет никогда никакого самоуправления реального.
Мне представляется, что люди должны просыпаться. Но это не значит, что всем надо идти буянить на улицу. Может, стоит начать с честного отношения к своей работе? Статистики должны давать честную статистическую информацию, ученые – честно раскрывать проблемы, журналисты – давать правдивую информацию. А пока, когда мы задаем чиновникам вопрос: «Что способствует росту должностного, карьерного успеха?» – и предлагаем 15 показателей, то честность, честное слово (смеется), оказывается на последнем месте.
– А что же на первом?
– На первом – лояльность, исполнительность. Для чиновника это принципиально важно – исполнительность, я с этим согласен, но эта исполнительность не должна быть беспредельной. Но и к населению нашему претензий немало. Посмотрите, что творится на дорогах, на улицах, люди бросают окурки, грубят друг другу, не уступают место в транспорте. Растет ожесточенность, потому что люди оказались без социального контроля. Соцконтроль – это не контроль правоохранительных органов, это внутренний контроль, когда друг друга поддерживают или подсказывают, одергивают, объединяются. А у нас сегодня деньги в шкале ценностей вышли на первый план.
– Ваши довольно удручающие социологические замеры действительности доходят до верха? Ведь чтобы что-то начать делать, надо знать, что происходит. А уже не раз случалась ситуация, когда самое первое лицо в государстве признается в том, что не знал об обысках, не смог дозвониться генпрокурору и т.д.
– Думаю, до президента доходит очень большой объем информации, но она вся укрупнена, не имеет человеческого начала. Уверен, он знает о нашумевших преступлениях, коррупции, протестах и т.д. Ясно, что ему докладывают, он принимает какие-то решения, для некоторых решений, считает, еще не подошло время.
Информация информацией, но важны оценка информации, акценты,
сигналы, которые дают обществу, – не на словах, а на деле.
Когда я работал в Кремле – и при Ельцине, и при Горбачеве был социологический информационно-аналитический центр, – раз в неделю на стол президенту поступала аналитическая записка в единственном экземпляре. Горбачев регулярно читал эту информацию – в том числе и про отрицательное к себе отношение, а какое могло быть отношение к нему, когда остановили все табачные фабрики, назревали даже табачные бунты, началась борьба с алкоголизмом, люди давились в очередях? Но Михаил Сергеевич реагировал таким образом: «Я не могу понять, почему отрицательное отношение ко мне, я так стараюсь, я так работаю!» Как человек он искренно не понимал этого. А уж когда начинается звездная болезнь, то интерес к социологии, как, впрочем, впоследствии и у Ельцина, и у других наших руководителей, напрочь пропадает.