Смутное время русского языка
Нет, я этой обезьянщины терпеть не могу. У нас
издавна завелась обезьянщина, охота подражать…
Обезьянничая да попугайничая, мы далеко
не уйдём. (из словаря В.И. Даля)
Испещрение речи иноземными словами вошло у нас
в поголовный обычай, а многие даже щеголяют этим,
почитая Русское слово, до времени, каким-то
неизбежным худом, каким-то затоптанным половиком,
рогожей, которую надо усыпать цветами иной почвы,
чтобы порядочному человеку можно было по ней
пройтись. (В.И.Даль)
Мы все привыкли воспринимать изменения в нашем языке как что-то должное, как само собой разумеющееся. В суете сегодняшнего дня нам некогда думать, почему телеведущие беспрестанно говорят «актуальный» и «мониторинг», почему товар у нас «реализуют», а не продают, почему ответственность «персональная», а не личная и т.д.. Мы привыкли доверять людям, использующим иностранные слова и считаем, что если они их используют, то значит так и надо. Но так ли это на самом деле? И если немного встряхнуться от спячки и поразмышлять о нашем языке, то многое в нём начинает вызывать вопросы. Приведу один довольно показательный пример, который подтверждает высказывание В.И.Даля. Мы помним из нашей истории, что для обсуждения насущных вопросов и решения жизненных задач народ русский собирался на вече, держал совет, созывал соборы, проводил съезды и собрания, в сёлах люди сходились на сход и на круг, но прошло время и всё изменилось. Сегодня созданный фонд (англ. Found – основание, учреждение) «Русский мир», призванный защищать русский язык, почему-то проводит латинские «конференции» ( лат. Conferentia – собрание, совещание) , созывает французские «ассамблеи» (франц. Assemblee – собрание), выдаёт не награды, а «гранты» (англ. Grant – жалованье), проводит «дискуссии» (англ. Discussion – обсуждение, прение) по «актуальным» (англ. Actual – действительный, настоящий) «проблемам» (греч. Problema – задача, вопрос) и т.д.. Какой-то «Русский мир» не русский получается. Конечно, этот фонд, наверное, делает и много полезного, но вся эта любовь к иностранным словам очень удивляет. Это вызывает некоторое недоумение. И когда всё это видишь, создаётся ощущение, что русский язык у нас не защищают, а хотят оградить от русских слов и своего родного наследия. Так почему же «Русский мир» не ценит русское слово и почему для него латинская «конференция» дороже русского собора? Наблюдая за современным русским языком, подобные вопросы можно задавать бесконечно. Но главная причина всего происходящего, наверное, всё-таки кроется в нашем безразличии к родному слову, и это оставляет глубокий след на всём нашем языке.
То, что наше безразличное и равнодушное отношение к собственному языку не может остаться без последствий, сегодня неумолимо становится всё более и более очевидной истиной. Ведь то, чем мы не дорожим и что мы не ценим, рано или поздно всегда приходит в запустение и упадок. Это относится к любым вещам и к любым проявлениям человеческой деятельности, которые нас окружают. И язык, как плод человеческой мысли и развития, здесь не исключение. Об этом неоднократно писали и с тревогой предупреждали нас многие наши писатели и учёные. Но если наши писатели в своих предупреждениях и предостережениях были правы, то каково же сегодняшнее состояние русского языка и к чему он пришёл в ходе своей истории? Ведь историческое движение не всегда сопряжено с развитием и далеко не все изменения языка можно признавать положительными и благоприятными. Судьбы слишком многих языков нам это красноречиво подтверждают. Наверное, многим из нас в своей жизни не раз приходилось слышать, что язык представляет из себя нечто живое и поэтому он не может быть застывшим и стоять на месте, что он живёт своей внутренней жизнью, движется и развивается. Но в чём именно заключается это развитие и куда сегодня движется русский язык? При равнодушном отношении к языку возможно ли какое-либо его развитие? Ведь любое развитие, в том числе и языка должно иметь какое-то основание, отталкиваясь от которого это развитие и происходит. Для языка таким основанием служит его словарный запас, его корневые слова, которые дают жизнь огромному количеству производных слов. Это основание является своего рода почвой для дальнейшего роста. И если мы пренебрегаем исконным словарным составом языка, то этим мы ставим под сомнение не только развитие языка, но и его существование. Ведь нельзя что-то развивать и одновременно этим пренебрегать. И если уничтожаются составные части некоего целого, то и само целое пострадает. Ведь это очевидно. Так можно ли сегодняшние изменения, происходящие с русским языком, хоть как-то связать с развитием? Разве развитие русского языка заключается в том, чтобы вместо «законный» говорить «легальный» (англ. Legal – законный), вместо «срочный» – «экстренный» (англ. Extra – сверх), вместо «преступный» – «криминальный» (англ. Criminal – преступный), вместо «договор» – «контракт» (англ. Contract – договор), вместо «скидка» – «дисконт» (англ. Discount – скидка), вместо «проба» – «тест» (англ. Test – проба, испытание), вместо «стоянка» – «паркинг» (англ. Parking – стоянка), вместо «выходные» – «уикенд» (англ. Weekend – конец недели) и т.д.? Умение читать по буквам иностранные слова вряд ли можно считать развитием. И когда наши телеведущие используют подобные слова, не покидает вопрос: «Зачем они это делают?». Это какая-то игра в иностранцев или они это делают нарочно с какой-то целью? Ведь если носители некоего языка станут избегать родного слова и предпочитать ему слово чужое, то что ждёт такой язык? Ясно, что будущее такого языка очень туманно, так как все искажения языка способны с течением времени только накапливаться. Первоначально кажущееся безобидным увлечение иностранными словами постепенно превратилось в некий крепкий навык повсеместного использования иноязычных слов и приобрело свойство устойчивой привычки. А подобная привычка способна уже изменить весь строй языка, так как с вытеснением из языка исконных слов из него выпадают и словарные обороты с этими словами. Например, появилось слово «абсолютный» (англ. Absolute – безусловный, совершенный) и ранее всем привычное выражение «совершенно верно» выпало из нашего языка, его нигде не слышно, зато «абсолютно верно» можно услышать где угодно. Кроме того, следом появились «абсолютная правда», «абсолютно правильно», «абсолютно точно», хотя раньше у нас были «чистая правда», «совершенно правильно» и «совершенно точно». И таких примеров огромное множество. Это является причиной, по которой сегодня очень многим людям уже трудно построить свою речь без иноязычных слов. Дело в том, что в сознании огромного количества наших людей уже произошла замена многих русских слов на иностранные слова. И эти новые слова-заменители, если можно так сказать, уже прочно вплетены в словарный запас этих людей. Например, если человеку постоянно говорить «стабильный» (англ. Stability – устойчивость) вместо «устойчивый», то он постепенно забывает или просто не знает, что «стабильный» является заменителем слова «устойчивый», и в его словарном запасе слово «устойчивый» исчезает, а иностранное «стабильный» остаётся. Поэтому многие уже не могут обойтись без иностранных слов, так как необходимые русские слова у них вышли из оборота. Часто слышимое нами слово «уникальный» (от лат. Unicum – единственный) заменяет такие слова как единственный, исключительный, беспримерный, бесподобный, неповторимый, небывалый, неслыханный, неподражаемый, необыкновенный, незаурядный, и все эти русские слова как-то выпадают из нашего сознания, когда мы хотим выразить свою мысль, и в уме всплывает только «уникальный». Родные русские слова незаметно превращаются в лишние и ненужные, и про них потихоньку забывают, а к иностранным словам, наоборот, постепенно привыкают. Я хочу подчеркнуть, что к иностранным словам именно привыкают, так как они не имеют русского корня и поэтому не несут никакой смысловой нагрузки (cмысловая нагрузка появляется, когда мы узнаём перевод иностранного слова и в уме переводим иностранное слово на русский язык). Например, слово «общинный» имеет множество однокоренных слов и все эти слова будут нам понятны, так как имеют русский корень (община, общинник, общий, общество, общественность, общественник, общение, общительность, общность, обобщить, обобщение, сообщение, сообщество, сообщник, приобщить, приобщение), и, напротив, заменитель слова «общинный» слово «коммунальный» (англ. Communal – общинный) ни о чем нам не говорит и является навязанным обозначением слова «общинный». Проведите опрос простых людей о смысле слова «коммунальный» и вы увидите, что они не знают истинного значения этого слова, а просто привыкли к нему, и, не зная перевода этого слова, они своими догадками будут указывать на слово «общий». Для чего понадобилось делать такую замену, я не знаю, разве слово «общий» или «общинный» плохое? Вместо того, чтобы дать людям понятное русское название, им навязали слово-«загадку». Таких ни о чём не говорящих слов в нашем языке уже тысячи, и их количество постоянно растёт. Подобные слова проникают повсюду. Даже наш русский Дед Мороз сегодня живёт не во дворце, а в «резиденции» (англ. Residense – жильё, местожительство), даёт не советы, а «рекомендации» (англ. Recommendation – совет). Это не Дед Мороз, а Санта Клаус какой-то. Таким образом, в скором будущем от русского языка может остаться одно название, да, наверно, и русским такой язык будет называть сложно, так как русских слов в нём не останется. Многим это может показаться сильно преувеличенным, но к этому всё идёт. Всевозможные «коллекторы» и «валоризации» всё прибывают. Из-за такого коверкания нашего языка появились целые поколения, которые стали забывать некоторую часть русского языка. Словарный запас русских слов у них подвергся обеднению и сужению. Думаю, что этой участи никто не избежал, в том числе и я. Все эти люди привыкли к иностранным словам, и что-то менять в своей речи им никак не хочется. Над ними довлеет сила привычки и пренебрежение к русскому языку. В итоге стали вырисовываться очертания некоего нового языка, который стал постепенно отходить от русских корней. А это неминуемо влечёт за собой и изменения в словарном составе всего языка и создаёт у людей новые словесные предпочтения и привязанности. Поэтому мысль у этих людей движется в сторону поиска доводов для оправдания и обоснования широкого использования иностранных слов в нашем языке. Тут они просто начинают удивлять игрой своего воображения и показывают редкую изобретательность. Это видно по тому, как они делают переводы иностранных слов и как объясняют их преимущества перед родными словами. Они начинают выискивать и выдумывать тонкие различия в понятиях между русским словом и иностранным, видят невидимые, на первый взгляд, особенности и глубину, присущие иностранному слову и т.д. Ведь всегда можно что-то домыслить от себя, толкуя то или иное слово, и сказать, что это не просто то-то, а вот что. Поэтому в своих рассуждениях они часто указывают на какой-либо особенный и тонкий смысл, заключённый в иностранном слове, нередко говорят об условиях, в которых данное слово произносилось (кто говорит и перед кем), наверное, полагая, что чистую русскую речь никто бы из слушающих не понял. В общем, мысль здесь усиленно работает на создание нужной картины. Жаль только, что наши люди не могут оценить этот полёт мысли и этих тонких различий в переводе вообще не понимают, так как большинство употребляемых сегодня иностранных слов для них не знакомо. А если какие-то слова и знакомы, то люди в своём большинстве не понимают их, а просто привыкли к ним. Для них, что “электорат”, что “конгломерат”, что “бамбарбия кергуду”. О каком более точном понимании вещей может идти речь? Тут налицо полное отсутствие вообще какого бы то ни было понимания. Для понимания этих слов надо иметь хотя бы филологическое образование или выучить словарь иностранных слов от корки до корки. При этом нам продолжают утверждать, что иностранное слово помогает добиться более точного выражения мысли и обогащает наш язык. На деле нас нагружают завесой тумана неопределённости и двусмысленности. Об этом А.П. Сумароков так сказал: «Чужiя слова всегда странны будутъ, и знаменованiя ихъ не такъ изъяснительны, и следственно введутъ слабость и безобразiе въ сильный и прекрасный языкъ нашъ». Когда мы наводняем наш язык иноязычными словами, наше мышление теряет четкую понятийную связь с родным языком и ясность, присущая родному слову, уступает место догадкам, разнотолкам, мыслительной сумятице. Это может почувствовать каждый, когда читает статью, напичканную иностранными словами. О писателях и всей «пишущей братии», увлекающейся иноязычными словами, В.И.Даль заметил: «Если один онемечился, изучая замечательных писателей, каких он у себя дома не найдет; если другой, по той же причине офранцузился, третий обангличанился, и так далее, то могут ли все они требовать, поучая, наставляя и потешая нас, чтобы каждый из нас, вычитывая, что в них переварилось и выварилось, понимал все те языки, какие они изучили сами, и чтобы мы перекладывали, мысленно, беседу их на пять языков? …. Таким образом, всему не пишущему, а только читающему населению России скоро придётся покинуть свой родной язык вовсе и выучиться, заместь-того, пяти другим языкам: читая доморощенное, надо мысленно перекладывать все слова на западные буквы, чтобы только добраться до смысла. Ведь это циферное письмо!». Каждый раз, когда я слышу у телеведущих какое-нибудь иностранное слово, я вынужден гадать: в каком же смысле надо понимать данное слово? Если телеведущий употребил слово «актуальный» (англ. Actual – действительный, настоящий), я не знаю, то ли это слово надо понимать в смысле «важный», то ли в смысле «насущный», то ли в смысле «существенный», то ли в смысле «значительный», то ли в смысле «злободневный»? Но ведь так просто выбрать русское слово и сказать понятно на родном языке. Чем объясняется это желание: при широком выборе русских слов заменять их одним иностранным словом? Разве можно здесь говорить о каком-то обогащении русского языка? Это скорее можно назвать обрезанием языка. Один мой противник (оппонент) написал: «Я не знаю, каково было значение слова «утрировать» во времена великого русского литературного критика. Но сегодня «утрировать» – это не только «преувеличивать», но и «искажать» подчёркиванием каких-либо сторон, особенностей. Если мы хотим указать одновременно на оба значения слова, то тут уж ничего лучше этого производимого от французского outrer не придумать». Лично я, в данном случае, не вижу особой разницы между «преувеличивать» и «искажать», но опять я должен гадать, если услышу слово «утрировать» , в каком же значении это слово понимать, то ли в смысле «преувеличения», то ли в смысле «искажения», то ли в обоих смыслах сразу, то ли говоривший сам не знает смысла этого слова? Не лучше ли говорившему по-русски подчеркнуть любую свою мысль? Что уж тут говорить о простых людях, для которых такое обогащение языка – вообще большая загадка. При этом нам навязывают слова, которые имеют равнозначные по смыслу замены из русских слов. Например, мне так объяснили преимущество слова «модернизация» перед словом «обновление»: «Да потому, что «обновление» означает как «восстановление, починку», так и «замену новым», а «модернизация» – «изменение соответственно требованиям СОВРЕМЕННОСТИ». Ну и в чём здесь противоречие? Разве «замена новым» не соответствует требованиям современности? Я могу сказать, что требования современности кое-где предполагают «восстановление и починку». Так можно бесконечно играть словами. И я не понимаю, почему, если что-то можно сказать по-русски, меня начинают убеждать, что это плохо, несовременно, а говорить иностранными словами – это требование современности. Если я хочу посетить выставку, то почему я должен посещать «экспозицию» (англ.Exposition – выставка, описание, разъяснение, делать показ)? Ещё А.П.Сумароков писал, что слова, не имеющие русского корня, людям не понятны. И наоборот, многие слова из славянских языков нам понятны, так как имеют один корень с русскими словами. Например, у чехов «словарь» называется «словник», а у сербов, вместо «президент» (англ. President), говорят вполне по-русски: «председник» (председатель). Князья Волконские писали, что, вместо немецких или английских слов, мы могли бы много взять из славянских языков и эти слова легко бы вошли в наш язык.
Ход мысли у любителей иностранных слов довольно странный. Иностранные слова у них наделяются каким-то особенным, глубоким или широким смыслом, а русские слова такого смысла лишаются. Почему? Например, вам могут сказать, что, когда мы слышим слово “электорат (от лат. Elector-избиратель)”, мы представляем себе различные слои населения с их чаяниями и тревогами, которые они хотят выразить в ходе выборов, а если мы скажем просто по-русски “избиратели”, то мы ничего такого представить не сможем. В любом иностранном слове они найдут какой-то особый смысл или значимость, до которой русский язык не дотягивает. Мне иногда кажется, что иностранные слова они воспринимают как какие-то священные письмена или тайнопись, к которой русский язык даже приблизиться не может. По сути заявляется следующее: русский язык беден и слаб, и поэтому нечего даже пытаться выразить русскими словами тот “глубокий” (особенный) смысл, который выражается иностранными словами. Полное неверие в силу русского языка. Вот к чему пришли.
Кроме того, корень увлечения иноязычными словами лежит ещё в нашем давнем раболепстве перед всем иностранным. Мы, как островные туземцы, смотрим раскрыв рот на напудренных и напомаженных европейцев, приплывших к нам из волшебной страны. У многих из нас глубоко в сознании засело какое-то чувство неполноценности (всё родное кажется плохим, а всё европейское видится неким совершенством), отсюда и происходит желание попугайничать и подражать чужому языку. Наши высокопоставленные чиновники подслушают какое-нибудь слово у иностранцев и давай кричать его на каждом углу, а за ними и все нижестоящие чиновники подхватывают. Какое-нибудь слово, которое для европейцев обычное и повседневное, для наших властителей превращается в некое заклинание, окружённое ореолом священнодействия. Не так давно подслушали слово «инновация» (англ. Innovation), которое в переводе означает «нововведение», «новшество» или «обновление», и теперь, подобно большевикам, твердившим про «коллективизацию», везде говорят про «инновацию». Уже говорят про «инновационное поведение» или «инновационное мышление», скоро скажут, что действовать, ходить и дышать желательно тоже «инновационно». Попугайство крепко сидит в головах наших управленцев, и когда они произносят иностранные слова, то напускают на себя многозначительный вид, как бы подчёркивая этим огромную важность произнесённого. Давно пора сбросить пелену с глаз и понять, что ничего такого особенного и значительного в иностранных языках нет, ни в английском, ни во французском, ни в немецком, и русский язык ничем им не уступает и даже во многом их превосходит. У нас в средние века шла выработка своего русского словарного запаса понятий, которые отражали многообразие общественной жизни и описывали разные стороны государственного управления. Происходило подлинное обогащение языка. Например, в 16 – 18 веках министерства назывались приказами. Это было наше название, и оно имело смысловое наполнение. Каждый понимал, что Приказ – это орудие государственного управления, так как управление осуществляется благодаря приказам. Но желание подражать во всём Европе взяло верх, и развитие в этом направлении оборвалось. Для названия должностей и различных видов работ стали использовать иностранные языки, но только не русский. Пётр1 переименовал Приказы в коллегии, а коллегии впоследствии были переименованы в министерства (от лат. Ministro – служу, управляю). Но если мы сегодня вместо «министерство» стали бы говорить служительство, служинство (ведь есть же у нас похожие слова: воинство, достоинство, убранство и т.д.), служина, служиво и т.д., а министров назвали бы служителями или поручителями, то, возможно, они более остро осознавали бы свою ответственность и никогда не забывали, зачем их назначили на эту должность. Неким священным языком для наших властителей стал латинский. Латинский язык стали предпочитать русскому. Пусть новая должность называется непонятно, но латинским словом, чем понятно и по-русски. Я уже говорил о тысячах ни о чём не говорящих нам слов, которые, по словам Сумарокова, вводят «слабость и безобразие в сильный и прекрасный язык наш». Для примера назову слово «инспектор» (от лат. Inspector – наблюдатель, смотритель). Это слово ничего для нас не значит, мы просто привыкли к нему и запомнили, что инспектор это тот, кто делает проверку или осуществляет надзор за чем-либо. Почему мы не можем использовать вместо «инспектор» – смотритель, надзорник, надзорщик, проверник, проверщик, поверщик, поверник и т.д.? Мы что, стыдимся родного языка? Ещё А.С.Пушкин писал про станционного смотрителя, тогда это было обычное дело. Теперь смотрители исчезли, остались одни латинские инспектора.
Удивляют способы «обогащения» нашего языка. Почему, если сегодня какой-нибудь не очень умный человек откроет английский словарь и начнет читать по буквам английские слова и добавлять русские окончания, то все эти новообразованные слова тут же объявляют заимствованиями и включают в словарь иностранных слов? А потом эти «новые» слова необъяснимым образом оказываются уже в русском словаре (то есть их выдают уже за русские). При этом эти «новые» слова начинают усиленно внедрять в наш язык. Если вы возьмете современный словарь русского языка и дадите его обычному человеку, то половина слов из этого словаря будет ему незнакома и непонятна (здесь я говорю именно об иностранных словах). Что же это за русский словарь такой? Например, с какого-то времени слова «адекватный» и «толерантный» стали русскими словами. Слово «адекватный» (англ. Adequate от лат. Adaequatus –приравненный) является заменителем слов «соответствующий», «соответственный», «соразмерный», «согласующийся», «равный», «равноценный», «равнозначный», «равновесный», «равностепенный», «подобный», «подобающий», «надлежащий», «пристойный» (пристойное поведение), «вменяемый» (вменяемое состояние) и какая возникла нужда в слове «адекватный» непонятно. Подобные «обогащения» делают наш язык скуднее: там, где мы раньше могли использовать целый набор русских слов, имеющих свои оттенки, теперь у нас везде используют одно иностранное слово. По сути любому русскому понятию можно придумать какой-нибудь заменитель на основе иностранных слов. Если можно сказать по-русски «терпимый», то «обогатитель» нашего языка заменит «терпимый» на «толерантный» (от лат. Tolerantia – терпение), хотя по смыслу это равнозначные слова. Отсюда видно, что у нас не обогащают язык, а заменяют. И в этом сильно преуспели. Кто же остановит этих неуёмных «обогатителей», деятельность которых приняла столь широкий размах? Неужели чьё-то глупое обезьянничание мы должны воспринимать как обогащение русского языка? Но вряд ли можно говорить про обогащение языка при полном безразличии к наследию этого языка, к его внутренним запасам, к его богатству и красоте. Вот где неисчерпаемый источник для обогащения, но его-то как раз и не замечают. Ведь что мы постоянно видим в окружающей нас жизни? Если какой-то человек ввернёт в свою речь никому не известное иностранное слово, то все промолчат и сделают вид, что всё поняли. Но если кто-то скажет новое русское слово, то это вызовет общее удивление и тут же посыплются вопросы, упрёки, насмешки, издевательства. О каком развитии языка тут можно говорить? Это развитие пресекается на корню. Где же здесь свобода, про которую любят рассуждать любители иностранщины? Получается, что право свободы даруется только любителям чужих наречий. Вот и пляши под их дудочку да не высовывайся, а то засмеют. Итогом такого обогащения нашего языка является вытеснение русских слов на задний двор и употребление иностранных слов вместо русских. А это по сути и есть постепенное уничтожение русского языка, так как русского в нём остаётся всё меньше и меньше.
Подобные изменения в языке никогда не оставляли безучастными и равнодушными наших писателей, обеспокоенных будущей судьбой родного языка. В разное время нашей истории русские писатели предупреждали о вредности увлечения иноязычными словами и о пагубных последствиях такого увлечения. Но, видимо, с течением времени их предупреждения немного подзабылись. В XIX веке Александр Семёнович Шишков указывал: «Самый невежественный и вредный для языка навык состоит в употреблении чужих слов вместо своих собственных. Это приводит язык в оскудение, препятствуя извлекать ветви из его корней и отнимая у тех, которые прежде извлечены, способность расширять свое значение и силу… При частом употреблении их наши слова, как не поливаемые цветы, вянут, сохнут, не распускаются». Подобные же мысли высказывали М.В. Ломоносов, А.П. Сумароков, А.С. Хомяков, М.Н. Загоскин и другие. Но, кроме того, что мы сами портим и губим свой язык, такой язык и у иностранцев какого-либо восхищения не вызывает. Наше хватание европейских слов самими европейцами воспринимается как смешные потуги дикарей дотянуться до их культурного уровня. Наша любовь к иностранным словам создаёт у европейских народов ложное представление о бедности, скудости и отсталости нашего языка. Князь А.В. Волконский в одной из своих статей пишет: «Однажды польская газета заявила, что язык наш слишком беден для выражения современных культурных понятий и вынужден прибегать к заимствованиям. А.В. Амфитеатров ответил статьёй без единого иностранного слова. «Мы знаем, ответили в свою очередь поляки, что г. Амфитеатров прекрасно владеет русским языком, но пусть заглянет в соседние столбцы». E. Haumant в своей «Culture francaise en Russie» смеётся над русскими переводами: их правильнее назвать транскрипциями». Волконский писал свои статьи о русском языке в двадцатые годы прошлого столетия, но и сегодня его работы звучат современно и не потеряли своей злободневности. В той же статье Александр Волконский далее продолжает: «Нет, среди иностранцев наша погоня за иностранными словами сочувствия не найдёт: они любят, берегут и холят родную речь и скорее Сена вспять потечёт, чем французский писатель оскорбит свой язык, включив в него… какое-либо «nravstvein odobrene».
Но чем мы обогащаем наш язык? Ещё Ломоносов писал про «дикие и странные слова нелепости, входящие к нам из чужих языков», которые, по его свидетельству, «искажают собственную красоту нашего языка, подвергают его всегдашней перемене и к упадку преклоняют». Если в языке усыхает яркость, тонкость, выразительность и исчезает ясность, то что это, если не упадок? О степени упадка языка мнения могут быть самые разные, но то, что диких и нелепых слов у нас в избытке, может видеть каждый. Мы уже притерпелись к этим словам и пропускаем их мимо ушей. Большинство людей толком и не знают, что означают все эти «эвакуации», «ликвидации», «эксплуатации», «трансляции», «мониторинги», «креативы» и т.д.. Например, мы то и дело слышим про «эвакуацию» людей с места бедствия и уже не спрашиваем себя: а зачем нам эта «эвакуация», неужели по-русски нельзя сказать? Слово «эвакуация» (позднелат. Evacuatio, от лат. Evacuo – опоражниваю) первоначально имело значение «опорожнения» чего-либо и применять это слово по отношению к людям несколько странно. Опорожнить можно кастрюлю или ведро, но никак не людей. Очевидно, когда мы слышим слово «эвакуация», мы должны понимать его в смысле «вывоз» или «перевозка». Тогда непонятно, кому пришло в голову пользоваться латинской «эвакуацией», когда мы можем прекрасно передать нужный смысл посредством родного языка. Если англичане и французы взяли это слово на вооружение, то это их личное дело, но нам-то зачем быть попугаями и повторять ненужные нам слова? Пусть они там у себя этими «опорожнениями» и занимаются. Это слово не является чем-то насущно необходимым для нашего языка. Вместо «эвакуации людей из зоны (места) бедствия», мы можем сказать – «удаление людей с места бедствия». Можно и другие слова употребить (вывоз, перевозка, переброска, спасение, освобождение и т.д.). Спасатели во время пожара призывают людей, чтобы те «очистили помещение». У итальянцев нет слова «эвакуация», и они обходятся другими словами. Мы ничем не хуже итальянцев. Поэтому вместо «эвакуатор» можно использовать: перевозчик, машиновозчик, машиновоз, машиногрузчик, машиногруз, машиноборщик, машиноборец, месточист, перевозка, удалитель, вывозчик, уборщик, уборочник и т.д. Здесь есть простор для творчества. Это и будет истинным обогащением языка.
Почему если какое-то ненужное и уродливое слово давно внедрено в наш язык, то мы ничего не можем с этим поделать и должны с этим смириться? Как будто это вечный приговор и мы не можем исправить ошибку предыдущих поколений. На самом деле можем, нужна только воля. Если у наших «обогатителей» получается заменять русские слова на иностранные, то почему нельзя вернуть русские слова вместо иностранных? Почему мы должны считать, что русское слово хуже латинского или французского? Кто это придумал? Я не верю утверждающим, что поезд ушел и уже поздно. К иностранным словам нас приучили, и они держатся на силе привычки. Но, по словам В.И. Даля: «А на привычку есть отвычка, на обык – перевык». Вертолётом заменили геликоптер, и про него никто не вспомнит. Никто не вспоминает различные «сатисфакции» и «циркуляры» прежних веков. Придёт время, когда не вспомнят ни «диверсификацию», ни «мониторинг». Если мы начнём говорить по-русски «терпимость», «соответствие», «устойчивость», то все эти «толерантности», «адекватности» и «стабильности» будут вспоминать как страшный сон.
Бывает, замену русских слов на иностранные оправдывают тем, что некоторые иностранные слова короче русских, и это способствует краткости изложения. Во-первых, это не всегда так. Для примера можно привести следующее: ассортимент (подбор, выбор), церемония (обряд), эксперимент (опыт), комфорт (уют), комфортабельный (удобный), коммуникативный (общительный), коммунальный (общинный, общий), фундаментальный (основной, коренной), конфиденциальный (тайный, сокровенный), модернизация (обновление), рецензия (отзыв, оценка), коммуникация (связь, сообщение), интерпретация (толкование), рекомендация (совет), трансляция (перевод), пропорционально (соразмерно), детектив (сыщик), бизнес (дело), контрафактный (поддельный), продемонстрировать (показать, явить, проявить), интенсифицировать (усилить, ускорить) и т.д. Подобных примеров можно насобирать довольно много. Почему-то здесь про краткость не вспоминают? И иногда можно наблюдать стремление простое и короткое русское слово поменять на иностранное, но подлиннее и позаковыристей, чтобы ух как всех удивить. Те же французы не торопятся заменять свои слова на более короткие из других языков. И уж если стремиться к краткости, то лучше вместо английского выбрать китайский или корейский язык. Там есть слова, состоящие из одной или двух букв, а какие имена короткие! По корейским меркам, пока русское имя назовёшь, уснуть можно. А у них четко и коротко, как выстрел: Ким Чен Ир, Кун Хи Ли, Ли Хак Су, Чун Мон Ку и т.д. Кроме того, каждый язык имеет свой рисунок, своё полотно, своё разнообразие красок, и в этом его красота.
Иногда любители иностранных слов берут какое-нибудь иностранное выражение и намеренно делают нелепый и косноязычный перевод на русский язык. Наверное, чтоб всем смешно стало. Вообще выставлять русский язык смешным у них приветствуется. А потом говорят: “Видите, какое безобразие получается”. Во-первых, русский язык достаточно гибок, чтобы сделать различные переводы, а во-вторых, многое, что сегодня может показаться смешным, завтра станет обычным и повседневным. Например, если бы слово “живопись” вводилось в русский язык сегодня, то мы услышали бы немало издевательств и насмешек по поводу живописания. В Англии, например, играют в игру “ногамяч” (football) и для них это не смешно. Или газеты они называют «новостная бумага» (newspaper). Если рассмотреть английские слова, то среди них можно найти немало смешного. В любом языке есть, на первый взгляд, смешные слова, но люди привыкли к этим словам, и они стали общепринятыми.
Многие иностранные слова пришли к нам по той причине, что выражают новые понятия, которых ранее не существовало. Это так. Но о чем нам это говорит? Это говорит нам о том, что народы, создавшие новые понятия, не боятся создавать новые слова на основе родных корней и не боятся, что новые слова кому-то покажутся смешными. И постепенно новообразованные слова становятся для всех привычными и общеупотребительными. Почему мы не можем последовать примеру этих народов в создании новых слов, а должны обязательно пользоваться иностранными словами и заучивать не понятные нам названия? Мы что, глупее других народов и ничего своего создать не можем? Или эти иностранные понятия являются чем-то священным и для нас недосягаемым? Как будто какие-то небожители, подобно Моисею, спустившемуся с Синайской горы, сошли к нам с небес и вручили нам священные скрижали, на которых высечено: кондиционер, компьютер, сервер, провайдер, интернет, продюсер, мерчендайзер и т.д. – а мы должны склониться в глубоком почтении и признать, что до такого нам точно никогда не додуматься. На самом деле все эти иностранные слова при желании легко переложить на русский язык, отдельные примеры этому есть (упоминавшийся ранее вертолёт). В противном случае словарь этих «священных» понятий будет раздуваться до бесконечности. Опыт других стран показывает, что многие народы ведут довольно успешную работу по созданию своих слов для наименования новых вещей и понятий (особенно можно отметить опыт Исландии, Финляндии, Франции). Там не смотрят с обречённостью на наступление чужих языков и не воспринимают как некую неизбежность засорение языка иноязычными словами. И уж тем более не встают на защиту этих иноязычных слов. Они с успехом создают свои слова на основе родного словарного запаса, и благодаря этому их языки получают новое развитие. Это действительное, настоящее развитие, так как оно не обрубает корни языка, а, наоборот, в родных корнях полагает источник для создания нового слова. Ведь родные корни новых слов наполняют эти слова внутренним содержанием, которое понятно для любого человека. Поэтому это живые слова, а не мёртвые обозначения. И в этом заключается живое развитие языка, которое неразрывно связано с пониманием ценности родного слова. А развитость языка является предметом гордости любого народа, который через язык ощущает свою причастность к истории своего народа и видит в своём языке культурное достояние, созданное многими поколениями своих предков. Чувство своего достоинства заставляет оберегать и развивать родной язык. А у кого нет собственного достоинства, тот рано или поздно всего лишается и прислуживает другим. Наверное, только неразвитые дикари с очень бедным языком могут брать из чужих языков всё без разбора, что в конечном итоге ведёт к полной потере родного языка. Кто внушил нам мысль, что, идя по пути подобных дикарей, язык получает развитие и как-то обогащается? История показывает, что этот путь ведёт к перерождению, увяданию и исчезновению языка. М.В. Ломоносов предвидел такую опасность и предупреждал об этом: « Сие краткое напоминание довольно к движению ревности в тех, которые к прославлению отечества природным языком усердствуют, ведая, что с падением оного без искусных в нем писателей немало затмится слава всего народа. Где древний язык ишпанский, галский, британский и другие с делами оных народов? Не упоминаю о тех, которые в прочих частях света у безграмотных жителей во многие веки чрез переселения и войны разрушились». Каким путём пойдём мы, зависит от всех нас.
Бывает, приходится слышать, что многие иноязычные слова (как правило латинские) имеют международное употребление и являются общими для всех европейцев и поэтому всеми признаются как что-то безусловное, вытекающее из общеевропейского развития. На этом основании некоторые полагают, что и нам надо в духе приверженности этого единого (европейского) развития прописать эти слова в нашем языке, несмотря на то, что наш язык и сам имеет широкие возможности обходиться без ненужных дополнений. Тем более, что список подобных международных слов постоянно увеличивается. Возможно, какие-то из этих слов и можно использовать, но сам по себе этот довод довольно-таки слабенький. По крайней мере, в нём нет какой-то научности или просто здравого смысла – делай что-то, потому что это делают другие. Тут, наверное, предполагается, что эти другие более высокоразвиты, и поэтому делай так, как у них, и всё. Здесь мы ведём себя, как школьники младших классов, которым хочется покурить, потому что старшеклассники курят, и не думаем о том, а стоит ли перенимать их привычки? Может быть, не надо делать своим идеалом общеевропейскую усреднённость и одинаковость? Ведь любая культура, в том числе и язык, любопытны своим своеобразием, самобытностью, непохожестью. Если, например, японцы вместо латинского «университет», говорят на родном языке «даигаку» (большое учение), а вместо «студент» — «гакусэи» (жить обучаясь), то ведь их образование от этого не становится каким-то ущербным. Зачем же пытаться наш язык упростить и лишить самобытности, обтесав его по чьим-то меркам, и уложить в чужие языковые правила и пристрастия? Например, у европейцев есть давняя привычка всё и вся называть латинскими словами. Есть в этом польза для языка или нет? Здесь мы не будем рассматривать все причины такого пристрастия европейцев к латыни, упомянем только, что со времени принятия Европой христианства богослужение там проводилось на латинском языке, и латынь стала восприниматься как язык священного писания. Затем латынь стала и языком науки. Каково же было влияние латыни на местные языки? Например, Ломоносов так обрисовал влияние латинского богослужения на немецкий язык: «Немецкий язык по то время был убог, прост и бессилен, пока в служении употреблялся язык латинский. Но как немецкий народ стал священные книги читать и службу слушать на своем языке, тогда богатство его умножилось, и произошли искусные писатели. Напротив того, в католицких областях, где только одну латынь, и то варварскую, в служении употребляют, подобного успеха в чистоте немецкого языка не находим.». Вот и делайте выводы. Развивают ли инородные прививки язык или наоборот? А у нас следование этому пристрастию к латыни считается признаком большого ума и образованности. И чужая привычка возводится в образец для подражания. А любое подражание, как известно, ничего своего не создаёт, а вынуждено постоянно кого-то догонять и под кого-то подстраиваться.
Сегодня в нашу жизнь входят сотни бытовых приборов. Оправдано ли перенимание иностранных названий (миксер, тостер, блендер, плеер, ресивер, модем, сплитер и т.д.) без попытки дать понятное русское название? Эти слова воспринимаются нами просто как какие-то значки. Обезьянка в цирке ведь тоже слов не понимает, а воспринимает их как знаки к действию. Ей говорят «алле», и она понимает, что надо встать, ей говорят «ап», и она в ответ на слово-значок прыгает. Мы воспринимаем иностранные слова точно так же, как знаки к действию. Мы слышим слово-значок «миксер» и понимаем (кому объяснили), что это такой прибор для смешивания, слышим слово «тостер» и запоминаем, что это такое устройство для обжарки и т.д.. Слово «миксер» и намёка нам не даёт о том, что это. Просто значок, который надо запомнить, как цирковой обезьянке. Русские слова, напротив, несут ясность мышления, так как нет необходимости в словах-посредниках (миксер, тостер, ресивер и т.д.), и вместо непонятного значка появляется осмысленное, доходчивое слово. Мы понимаем, что будильник будит, печь печёт, холодильник холодит, двигатель двигает, глушитель глушит, обогреватель обогревает, самолёт летит и т.д. Поэтому правы были и Сумароков, и Ломоносов, которые говорили, что иностранные слова замутняют мышление, осложняют понимание простых вещей и поэтому портят, калечат наш язык. Одним из слов, получивших международное употребление в западных странах, можно назвать слово «компьютер», и у нас по уже устоявшемуся правилу быть, как все, ни у кого даже мысли не возникнет, что у нас может быть что-то другое, а не «компьютер». Человека ведь можно приучить к любому слову, и оно приобретёт силу привычки, а привычка, как правило, уничтожает гибкость мышления, сужает творческий кругозор. Поэтому некоторые говорят: «Да что там по-русски вместо компьютера скажешь?» Действительно, набор выполняемых компьютером задач довольно многообразен, что трудно подыскать слово, которое отражало бы все виды работ, осуществляемых компьютером. Но ведь и само слово «компьютер» вообще ничего, кроме латинского «вычислитель», не выражает, к тому же латинский язык у нас, мягко говоря, не все знают. К поиску необходимого слова можно идти по разным направлениям и в итоге выбрать что-то одно, что устроило бы всех. Я, например, предложил бы слово «числовик» (похожие слова – грузовик, поисковик, пуховик), «числовер» (осуществляет верные, точные действия с числами), «числомер» или «числомерник» (мерные действия с числами), и всё это – электронное устройство, в основе работы которого лежит обработка чисел, числовых рядов, действия с числами, запись данных в виде числовых последовательностей, преобразование числовых рядов в доступные нам данные и т.д.. Кто-то, возможно, предложит что-то своё и намного лучше. У французов, например, есть своё слово – «ordinateur», у финнов слово – «tietokane», у исландцев – «tolva», и они стараются проявлять самостоятельность в вопросах языка. Скажут: «Ну «числовик» не совсем то, что нужно и не отражает полностью сути и т.д.». А что отражает «компьютер»? Да ничего, привычка к слову-значку и всё. Один филолог в своём выступлении сказал, что, например, слово «файл» нам заменить нечем и сделал довольно длинный перевод этого слова. Здесь я могу возразить. Ведь не обязательно делать буквальный перевод слова «файл» (англ. File – регистратор, картотека, подшитые бумаги, дело), главное передать смысловую нагрузку. Файл – это место, где хранятся данные, которые можно положить в файл, взять или перенести в другой файл и т.д. Англичане файл назвали файлом. Мы можем назвать по-другому, например – карман, вкладка, вкладыш, кошелёк, ларчик, тайник, сусек (по сусекам поискать), коробка, стопка, клетка, подшивка, стол, сота, опись и т.д. Смысл в том, что в карман можно что-то положить, вынуть, переложить, очистить, закрыть, так же и на стол можно положить вещи, а потом убрать на другой стол. Слово «сайт» (англ. Site – место, участок, местоположение, местонахождение) мы можем назвать дом, двор, окно, поле, поляна, участок, точка и т.д. Вместо «блогов» (blog – домашняя страница, дневник, доска объявлений) можно использовать лист, листок, страница, записка, строка, книжка, перепись, письмо, разговор, «говорник» и т.д. Вместо самого слова «интернет» я могу предложить «сетевет» (здесь корень «вет» как в словах завет, совет, ответ имеет смысл связи, однокоренное слово «вече»), «сетеком» (здесь русский корень «ком» означает нечто собранное, сжатое в шар, то есть «сетеком» это сеть сплетённая в шар, снежный ком в детстве все скатывали), «сетевод» (водит по сети), «сетевед» (ведёт или ведает сеть), «сетемет» или просто сеть и т.д. Если я скажу такое выражение: «Зайдите в «сетевет» и откройте сетевое окно (дом, двор, поле) такое-то, найдите следующий карман (сусек, ларчик, вкладку) и возьмите, что надо», разве это не будет понятно? Или вместо «сегодня в блогах» можно будет увидеть «сегодня в листах (в строках, в разговорах, в страницах, в записках)». То есть тут можно поразмышлять над разными возможностями. Это то же самое, как, например, мы говорим «мороженое», а англичане говорят «ледяные сливки» (Ice-cream), но понимаем под этим одно и то же. Почему на русскоязычных сайтах (окнах) мы должны читать английские слова, написанные русскими буквами? Неужели русские слова хуже «блогов», «баннеров», «хостингов», «аутсорсингов», «утилит», «ревалентности» и т.д.? Те же англичане переносной компьютер назвали просто «записная книжка» (notebook), мы могли бы использовать слово «книжка» или «дневник». От того, что английские слова нам не понятны, и рождается сетевой сленг. Да и нашим детям освоить компьютер с русскими словами будет гораздо проще.
Работа по замене иностранных слов на русские слова является очень занимательной и предполагает широту творческого поиска. Хочу привести некоторые примеры, не притязающие на последнюю истину: аккумулятор (накопитель, зарядник), амортизатор (гаситель, ударник, смягчитель), радиатор (охладитель, охладник, остудитель, холодильник), спидометр (скоромер, скоростемер, быстомер, скоромерник, скоростник), термометр (у Даля тепломер), трансформатор (от лат. Transformo – преобразую) (преобразователь, преобразовник, перестройник), компрессор (нагнетатель, сжиматель), генератор (производитель, производ, производник, создавник), автор (творитель, творник), кондиционер (от лат. Condicio – условие, состояние) (условник, уютник, удобник, освежитник, освежитель), компьютер (англ. Computer, от лат. Compute – считаю, вычисляю) (числовод, числомер, многомер, мыслемер, смысловер, мыслеком, мыслеток, числовик, мыслевик, числитик, числодел, смыслодел, числоток, мыслевод, числитник, числовник, вычислитик, вычислитник, вычислитель), компьютерщик (числовщик, числодельщик, числомерщик и т.д.) препарат (готовник), адсорбент (поглотитель), копия (оттиск, отпечаток, снимок), скопировать (оттиснуть, отпечатать, отснять), комплекс (сборник, сложник, составник, составец, состава, порядник), премьера (от франц. Premiere – первая) (первина, первица, первеник), презентация (представина), регистратура, регистрация (учётка, учётница, прописка), регистрационная палата (учётная палата), регистратор (учётник, учётчик), магазин (торговник, торговик, торжок, товарник, покупник), почта (отправка, посыльница), почтальон (отправник, отправщик, посыльщик), аналог (подобник, сходник), эксперт (опытник, испытарь, следопыт, всевед), автономный (самоставный, самостийный, самодейный), автономно (самостийно, самодейно), автомат (самодел, самостав, самоправ, самовед, самочин), оператор (от лат. Operatio – действие, дело) (дельник, дельщик, знайщик), бизнес (дело, делострой – строить своё дело), бизнесмен (деловщик, деловик, делостройщик), оперативник (действенник, деловник, деларь, дельник, дейщик, дейник, сыщик), продюсер (договорщик, устройщик, продвижник, лицедел), эскалатор (подъёмник), навигатор (путевик, направник, поисковик, поисковник, поискник, путивник, ), навигация (путевод, путеводство, вспомните «путеводная звезда»), навигационное оборудование (путеводное оборудование), корректор (исправитель, правщик), диспетчер (ответник, ответчик, поверник, справщик, приёмщик, связник), корреспондент (письменник, обзорник, обозреватель), репортёр (очевидник, событник, местовик, рассказник, свидельник, свидетельщик, кругозорник, местовидник), репортаж (обзор), информационный канал (новостной поток), журнал (дневник, временник, статейник, записник, строчник), журналист (по англ. Pressman, по-русски печатник или новостник, событник, статейщик, новичник,), газета (новостница, новичка, новица, событница, вестница, вестина, почитка, напечатка, перелистка, листовка), редактор (решатель, решальник, решальщик, составитель, составщик, ставник, ставщик, словодатель, словоставщик, письмодатель), редакция (составница, составица, ставница), администратор (распорядитель, распорядник), инвестиции (вложения), консервант (сохран, сохранник, сохранитель, целостник, сберегник, хранник, надёжник), консервация (сохранка, надёжка подобно сушке, уварке, засолке), экспедиция (поискоход, поискодел, поисковед, поискослед), инструмент (орудник, переладник, приспособник, переборник), автобус (перевоз, перевозка), изолятор (обособник, отдельник, раздельник, разделитель, раздел, отделитель), инициатива (у Даля зачин, начин, можно использовать начинание, стремление, желание, воля), адрес (у Даля насыл, насылка), инстинкт (латин. Instinctus – побуждение) (побудок, побудка. У Даля: «Инстинкт до того дурно, что нельзя не пожелать замены его побудкою»), анализ (разбор, разборка), концепция (продумка, замысловка, смысловик, смысловица, мыслевица, мыслестроица, строемыслие, целемыслие, деломыслие, деломыслица, точномыслие, совомыслие и т.д.), энциклопедия (всеведица, всеведница, науковедица, науковедница, круговедница, кругосветница, наукосправница, наукосветница), система (от греч. Systema –целое, составленное из частей, соединение) (строема (нечто выстроенное, имеющее внутренние и внешние связи между составными частями), своема (некая совокупность составных частей, которые являются друг для друга своими, образуя единое целое), единема, составема, составина), реклама (от лат. Reclamo – выкрикиваю) (объявка, наглядка, наглядница, призывка, зазывка, смотрина, новоявка), программа ( прометка, промета, намета (от наметить, здесь корень «мет», как в слове «примета», и «промета» или «намета» ничем не хуже), проставка, последка, провидка, распорядка ( вспомните «распорядок дня»), представка) и т.д. Возможно, некоторые из приводимых мною слов не совсем удачны, но я оставил их с единственной целью – показать множественность путей поиска подходящего слова. Это всего лишь возможные замены иностранных слов на русские слова, и знающие языковеды, наверное, смогли бы предложить что-то более точное, выразительное и красивое. Здесь надо подчеркнуть, что, конечно, создание нового слова дело ответственное и заниматься этим должны люди, любящие и знающие русский язык, обладающие хорошим вкусом и имеющие некоторое чутьё в поиске нужного корня для рождения нового слова. Изучение зарубежного опыта по данному вопросу может очень сильно помочь нам в осмыслении и проведении такой работы. Нужна только наша воля. Запас русских слов огромен, но мы им не пользуемся, а для кого-то этот запас что-то вроде «затоптанного половика», по словам В.И.Даля, и пользоваться им они не желают. Если кому-то вышеприведённые слова покажутся смешными, то предлагаю понаблюдать за использующимися сегодня словами. Многие привычные нам слова, если бы вводились в наш язык сегодня, у кого-то могли бы вызвать улыбку. Для примера могу назвать: (ход)а(тай)ство, (прав)о(суд)ие, истец, (ответ)чик, при(став), ис(след)ователь, в(сел)енная, (мест)о(рож)дение, (близ)о(рук)ость, (легк)о(мысл)ие, (пут)ёвка, (двиг)атель, (круг)о(зор), (неб)ос(клон), (жив)о(пис)ь, (щип)цы, при(щеп)ка, (тел)о(хран)итель, (след)о(пыт), (вод)о(лаз), (плоск)о(губ)цы, (плоск)о(зуб)цы, (гвозд)о(дёр), (бос)о(нож)ки, (кус)ачки, от(вёрт)ка, (кат)ок, на(сос), (пыл)е(сос), (страх)овка, при(сад)ка, на(сад)ка, (взят)ка, рас(пис)ка, (оч)ки, (дров)о(сек), (дом)о(сед), (пеш)е(ход), (боль)ница, (памят)ник, вы(стрел) и т.д. Ведь кто-то эти слова придумал, и они стали общепринятыми и ни у кого не вызывают удивления. Развитие языка и выработка новых слов этого языка – вещи неразрывно связанные. Одного без другого быть не может, ведь язык не свалился к нам с неба в готовом виде. Каждое слово имеет своего создателя в глубине веков. Каждой вещи народ давал осмысленное название. А ведь именно это и делает язык живым, сильным и самостоятельным. Поколение за поколением создавали и оттачивали своей мыслью огромное море слов, связанных между собой множеством смысловых нитей, которые соединяли и скрепляли все эти слова в единое и могучее целое. В XIX веке А.С. Шишков писал: «Разум обогащал (язык), извлекая из корней великое число ветвей, разделяя ими обширность одной и той же мысли на многие текущие из нее рукава и истоки, и соглашая, когда можно, журчания их с легкостью для произношения и приятностью для слуха». Шишков был уверен, что богатства русского языка ещё не раскрыты в полной мере и ценность русского слова нами ещё до конца не осознана. Об этом он писал в одной из своих работ: «Язык наш превосходен, богат, громок, силен, глубокомыслен. Надлежит только познать цену ему, вникнуть в состав и силу слов, и тогда удостоверимся, что не его другие языки, но он их просвещать может… С нашим языком, вникая в него глубже, можем мы, без заимствования корней у других, насаждать и разводить великолепнейшие вертограды». Что же изменилось с тех пор, и неужели наш разум помутился? Что мешает нам сегодня обратиться к истокам нашего языка, к его корням и увидеть в этих корнях разнообразные возможности для развития, которые сами просятся к нам в руки? Неужели боязнь насмешек настолько сильна, что нам легче отдать родной язык на откуп любителям «диверсификаций», а себя успокаивать сказками про живучесть русского языка? Но всё меньше людей подобным сказкам верят. Примеры из истории нас этому учат. Слишком многие языки погибли и исчезли с лица земли. Убить ведь можно и мамонта, каким бы могучим он не был. Но в истории народов много и обратных примеров, когда творческое обращение к родному наследию и внутренним запасам языка приносило обильные и здоровые плоды в деле развития многих языков. В истории русского языка тоже есть такие примеры.
Очень заметный и немаловажный след в историческом развитии русского языка оставили труды святых братьев Кирилла и Мефодия. Как известно, они занимались переводом книг священного писания с греческого на славянский язык. В связи с этим, предметом их кропотливой работы стало подробное изучение основ и внутреннего богатства языка славян. Но работа эта имеет непосредственное отношение и к русскому языку, который как прямой потомок и наследник языка славянского унаследовал от него всё, что создали Кирилл и Мефодий. Не будем забывать и свидетельство летописца Нестора: «А словенъский язык и рускый одно есть…». Поэтому всё, что сделали Кирилл и Мефодий для славянского языка, они сделали и для языка русского. А сделали они очень много полезного. Они первыми провели большую, осознанную словотворческую работу и тем самым обогатили славянскую речь новыми понятиями, которые позволили сделать переводы с греческого языка более точными и ясными. Из славянских коренных слов Кирилл и Мефодий создавали и вводили в славянский язык новые слова, которые наполнялись новыми значениями и новыми смыслами. Эти новые слова стали основой для выражения богословской и отвлечённой мысли. Для нас примечательно то, что эти вновь созданные слова имели славянские корни и поэтому быстро стали достоянием языка всех славян. Кроме того, всё это имело непосредственное значение и для развития живого языка письменности. В связи с этим переоценить труды Кирилла и Мефодия довольно сложно. Проделанная ими работа и сегодня поражает нас своим размахом. Эта работа свидетельствует о глубоком проникновении в саму суть славянского языка, в его внутреннюю жизнь. Кирилл и Мефодий смогли увидеть в славянском языке огромное богатство, силу и выразительность. Созданные ими слова и сегодня повсеместно звучат в нашей речи. Эти слова стали украшением русского языка: вселенная, истина, закон, сущность, существо, бытие, мудрость, премудрость, воображение, власть, целомудрие, благодарение, богословие, земледелец, совесть, творец, бездна, равнодушный, нерукотворный, сострадание, беззаконие, злодей и т.д. Проделанная святыми братьями словотворческая работа не испортила славянский язык, а вдохнула в него новые силы. По сути труды Кирилла и Мефодия вывели древний славянский язык на новый уровень. И сделали они это за счёт средств и возможностей самого славянского языка. Поэтому их труды вполне могут служить для нас примером для подражания в деле развития русского языка. Но сегодня, к сожалению, такая работа представляется многим как что-то невероятное, невозможное и даже ненужное. Такая работа подвергается осмеянию. Вспоминают всем известные мокроступы (в которых по сути ничего смешного и нет), как будто и вспомнить больше нечего. Вместо древнего и красивого языка мы переходим на некий обезьяний язык, суть которого заключается в повторении и запоминании иностранных слов (которые ведь тоже кто-то придумал, только это были иностранцы). Такой язык никогда не станет предметом гордости, а будет только поводом для насмешек и высокомерного к нам отношения со стороны западных народов. В этом заучивании иностранных слов можно только увидеть раболепское желание дикаря быть чем-то похожим на своего заморского господина. Довольно жалкая участь.
И в не таком далёком прошлом находились люди, которые вносили свою лепту в дело развития русской словесности. Уже упоминавшееся ранее слово «вертолёт» придумал и ввёл в наш язык разработчик этих летательных машин Николай Ильич Камов. Многие привычные нам слова получили жизнь благодаря трудам наших известных писателей и учёных. Например, благодаря работам Н.М. Карамзина в русский язык вошли слова: промышленность, влюблённость, рассеянность, будущность, человечность, трогательный, достижимый, общеполезный, совершенствовать. Вот где истинное обогащение языка! Кроме языковедов мало кто знает, что создателем многих слов, которые постоянно звучат в нашей речи, является поэт Василий Тредиаковский. Именно ему принадлежит создание таких слов как гласность, предмет, общество, достоверный, вероятный, беспристрастность, дальновидность. Наш великий учёный М.В. Ломоносов, прекрасно знавший латынь и европейские языки, в течение всей жизни усердно занимался разработкой русского научного словарного запаса. Благодаря его работам в научный язык были введены и получили всеобщее употребление многие русские понятия и выражения: опыт, наблюдение, явление, созвездие, притяжение, частицы, маятник, чертёж, плоскость, рудник, насос, кислота, преломление лучей, равновесие тел, нелепость, тленность и т.д. Он сам делал переводы научных понятий на русский язык и создавал новые ёмкие слова для ясного и точного выражения научной мысли. В русском языке Ломоносов видел «природное изобилие, красоту и силу…», не уступающие ни одному из европейских языков. Он постоянно говорил о пагубности и вредности засорения русского языка иноязычными словами и научный язык стремился сделать точным, ясным, доступным и понятным любому человеку. В этом он видел залог более быстрого и успешного развития наук в России. Ломоносов писал: « И ежели чего точно изобразить не можем, не языку нашему, но недовольному своему в нём искусству приписать долженствуем. Кто от часу далее в нем углубляется… тот увидит безмерно широкое поле или, лучше сказать, едва пределы имеющее море». Почему мы сегодня отвергли тот путь, который указал нам наш великий соотечественник? Если наш язык располагает возможностями для создания нового слова для замены непонятного иностранного названия, то почему этим не воспользоваться? Ведь если мы создаём новые русские слова, то этим мы сохраняем лицо языка, его тождественность самому себе и показываем его гибкость, богатство и разнообразие. При этом древо нашего языка, питаясь от родных корней, даст новые молодые побеги, увеличивая всю крону мощного дерева – а это и есть развитие.
Надеюсь, что у нас появятся современные Ломоносовы и Тредиаковские, которые подобно Кириллу и Мефодию расширят словесное богатство русского языка. Благо, что возможностей для этого в русском языке в избытке. И таких возможностей в русском языке ничуть не меньше, чем в исландском или финском языках. Мы не должны бояться заниматься словотворчеством и выносить на суд общества новые слова. Возможно, какие-то слова окажутся неудачными и их придётся заменить или переделать, но многие легко вольются в наш язык. Эти новые слова на основе русских корней необходимы, они вернут людям чёткое и лёгкое понимание окружающей действительности или, по крайней мере, облегчат это понимание и стряхнут нависшую на ушах «иноязычную лапшу».
Я назвал эту статью «Смутное время русского языка», так как сегодня в отношении нашего родного языка мы тоже видим предательство, измену, безразличие и равнодушие. Вопрос заключается в том: сможем ли мы собрать народное ополчение в защиту родного языка, и появятся ли у нас свои князья Пожарские? Или уже выродился и измельчал русский народ? Звучит несколько высокопарно, но такова действительность.
В заключении хочу привести слова нашего великого составителя словаря русского языка В.И. Даля: «В ком нет убеждения в надобности очищать язык и изгонять искажения его, кто не сознаёт за собой этого долга, кто будучи писателем, не задаётся этою задачею – тот был на веку своём легкомысленным пособником худому делу, а чем далее равнодушие и неряшество это будет господствовать, тем тяжелее будет против рожна прати».