«Украинский национализм в России был совсем иным, чем, скажем, чешский, польский или финский, не более чем просто причудой, кривляньем нескольких десятков мелкобуржуазных интеллигентиков, без каких-либо корней в экономике, политике или духовной сфере страны, без всякой исторической традиции, ибо Украина никогда не была ни нацией, ни государством, без всякой национальной культуры, если не считать реакционно-романтических произведений Шевченко… И такую смехотворную шутку нескольких университетских профессоров и студентов Ленин и его товарищи раздули искусственно в политический фактор своей доктринёрской агитацией за «право наций на самоопределение вплоть» и т. д.» – Роза Люксембург
Всякий непредвзятый исследователь «украинского вопроса» не будет возражать против определения Ульянова-Ленина как «папы Украины». Именно благодаря его убеждённости в собственной правоте, доходящей до упёртости, и целенаправленным усилиям был расколот русский народ, что стало весомым вкладом в мировую, космополитическую по своей сути, революцию, а мечты «мазепинцев»(отщепенцев) и стоящих за ними Центральных Держав осуществились – «украинская сказка» стала былью. Вот как об этом написал князь А. Волконский: « Обе ветви (малороссы и великороссы) отдавали себе отчёт , что есть между ними различия. Да и в наши дни движение к «самостийности» вышло отнюдь не из глубин народных: потребовался искусный вражеский удар извне, чтобы вогнать клин в почти незаметную щель между двумя частями единого народа и чтобы разорвать его по живому месту руками большевиков, мелких честолюбцев и несчастной обманутой и одурманенной черни».
Зачем «Ильич» это сотворил? Существует много разных предположений на этот счёт, но, думается, ближе к истинному то, что, хотя к концу жизни пыл «вождя пролетариата» и поубавился, вера в близкое торжество мировой революции оставалась неизменной. А Украина была нужна для «разжигания костра революции». На Россию при этом, несмотря на риторику, ему было вовсе не «наплевать» – она виделась плацдармом и центром притяжения будущих социалистических стран Европы и Азии. А «великороссам» настойчиво предлагалось опуститься до уровня «братьев» с окраин, и, покаявшись в «многовековом угнетении» соседних народов, превратиться из «шовинистов» в интернационалистов, из «рабов попов и царей» – в «свободных» (в том числе и от совести), то есть подлинный «пролетариат». Давили ли на него при этом определённые обязательства перед Германией? Несомненно. А вот в какой степени – вопрос спорный. Но и влияние Польши, поддерживаемой Францией, нельзя сбрасывать со счетов…
Критиков своих, зачастую безумных, идей «вождь вождей» не жаловал. С теми, кто задевал его за живое, полемику вёл своеобразно, опускаясь до оскорблений, переходя на личности вместо контраргументов. Это касалось и национального вопроса, который после Октябрьской социалистической (мелкобуржуазной, по признанию самого вождя) революции по значимости занял второе место. А «украинский вопрос» в национальном вопросе выдвинулся на первое место, не только из-за размеров новой республики и поставок жизненно важных первой Стране Советов хлеба, угля и руды («Потерять Украину – потерять голову!»), но и потому, что для Ленина стал делом принципа. Образцово-показательная экспериментальная площадка «возрождения» якобы самого угнетаемого при «царском режиме» народа, которому Советская власть предоставила свободу «вплоть до государственногоотделения». Отстаивая это право первостепенно для Украины, товарищ Ленин шёл напролом, невзирая ни какие возражения, из-за чего не раз ссорился с наркомом Сталиным.
Очень не любил Владимир Ильич признавать своих ошибок, болезненно относился к альтернативному мнению, а когда крыть было нечем, вместо возражений по существу только клеймил: «черносотенцы», «реакционеры», «мещане», «оппортунисты» и тому подобное. Апеллировал к Марксу, а «шизофрению» собственных мыслепостроений оправдывал универсальной «диалектикой».
Среди «неудобных» критиков была и лидер германских «левых» Роза Люксембург, бойкая на язык, неглупая женщина, которая к тому же первые 18 лет жизни провела в Польше, а посему знала «украинский вопрос» не понаслышке. Поэтому Ленину предъявляла конкретику и ожидала ответа по сути, а не пропагандистские отписки и перевод на второстепенное, то есть забалтывание. Что интересно, Роза являлась любовницей международного авантюриста родом из Одессы Александра Парвуса, творца «перманентной революции», учителя Троцкого, Раковского, Мануильского, родственника Ганецкого (Фюрстенберга). То есть товарищ Люксембург, ко всему прочему, обладала «инсайдерской» информацией от человека, который не только выбивал «кредиты на революцию» в России, но и уговорил германское командование пропустить тот самый «пломбированный вагон» Ленина сотоварищи.
Розу недолюбливал и приватизировавший идею перманентной революции Парвуса «иуда» Троцкий, который в 1939 году разразился статьёй об «украинском вопросе». Там он писал: « Второй Интернационал, выражавший интересы рабочей бюрократии и аристократии империалистических государств, совершенно игнорировал украинский вопрос. Даже и левое крыло не проявляло к нему должного внимания. Достаточно напомнить, что Роза Люксембург, с её светлым умом и подлинно революционным духом, считала возможным заявить, что украинский вопрос есть выдумка кучки интеллигентов. Эта позиция наложила глубокую печать даже и на польскую коммунистическую партию. Украинский вопрос казался официальным вождям польской секции Коминтерна не столько революционной проблемой, сколько помехой.. отсюда постоянные оппортунистические попытки отделаться от этого вопроса, замять его, замолчать или отодвинуть в неопределённое будущее. Большевистская партия не без труда, лишь постепенно, под непрерывным давлением Ленина усвоила себе правильное отношение к украинскому вопросу. Право на самоопределение, то есть на отделение, Ленин относил одинаково как к полякам, так и к украинцам».
Если отрицание большевиками связи с германским генштабом было, в общем-то, оправдано, то отрицание роли немцев в создании Украины – даже не смешно. Как и то, что «украинские сепаратисты» – одна из социалистических сект.
В пику большевицкой пропаганде приведу отрывок из труда Ю. Романовского «Украинский сепаратизм и Германия»: «В 1914 году, незадолго до войны, в Вене состоялось тайное совещание по украинским делам, на котором, кроме членов министерств иностранных дел и военного, присутствовали граф Бетхольд, Шептицкий и не более не менее как главный большевицкий агент и германский шпион Парвус (Гельфанд). На этом совещании были окончательно установлены предстоящие мероприятия после занятия Малороссии австро-венгерской армией. План предстоящей деятельности Австрии в Малороссии, разработанный в деталях, с намеченными лицами для занятия административных должностей, был также найден в архиве Шептицкого. Одновременно Грушевский, проживающий в Галиции и бывший в курсе всех этих планов, через особо доверенных лиц поддерживал сношения со своими агентами в России».
Так кому в итоге подыгрывал Ленин, выступая с 1912 года против «реакционеров», кадетов, эсеров и прочих революционных партий в защиту украинских «сепаратистов» левого толка?
Как писал И. Солоневич: «И если Польша, Австрия, Венгрия и Германия десятилетиями и десятилетиями оплачивали украинских сепаратистов, то никакой украинский хлебороб не поверит, что они это делали во имя его, украинского хлебороба интересов».
Какие же интересы при этом преследовались, показал М. Смолин в статье «Украинофильство в России»: «Желание Германии оторвать от Российской империи весь юг (донецкий уголь, бакинскую нефть и пр.) сообразовывалась с давними мечтами прорваться на Восток (тут надо вспомнить проект железной дороги Берлин – Константинополь – Багдад, а также выбор союзников для Первой мировой войны – Австро-Венгрия, Болгария и Турция – опять попытка создать линию от Берлина до Багдада). Отсюда и желание насколько возможно ослабить Россию перед решающими мировыми битвами, к которым Германия готовилась не один десяток лет. Так, например, при германском генеральном штабе задолго до Первой мировой было организовано отделение, занимавшееся «украинскими» делами. Это отделение осуществляло разработки и организовывало раскол внутри русской нации. (…) Юг России был жизненно важен для Германии. Матиас Эрцбергер, германский министр, в учредительном собрании говорил: « Русский вопрос является не чем иным, как частью большого спора, который немцы ведут с англичанами в деле господства над миром. Нам нужны Литва и Украина, которые должны быть аванпостами Германии. Польша должна быть ослаблена. Если и Польша будет в наших руках, то мы закроем все пути в Россию, и она будетпринадлежать нам. Для кого не ясно, что только на этом пути лежит будущность Германии?»
И они действовали. Именно берлинские дипломаты допустили приезд в Киев своего агента, румынского коммуниста Х. Раковского (изначально – агента Фининтерна) с целым штабом в качестве советского посла при гетмане. Этим они подписали смертный приговор своему послу Эйхгорну и предрешили судьбу Южной Руси на многие годы.
«Водворившаяся после гетмана в Киеве Украинская Директория продержалась неполных два месяца (6 декабря 1918 – 25 января 1919 года), а затем настала советская власть, возглавляемая тем же Раковским. Из «посла» он сделался правителем. Председателем украинского Совнаркома Раковский оставался пять лет, залив всю южную Россию реками крови и уморив голодом чуть не половину её населения, и только в феврале 1924 года он переехал в Лондон. Опять в качестве «полномочного посла» СССР». (А. Царинный «Украинское движение»)
Тут, как говорится, «запустили козла в огород». Ильич, кстати, расстарался. А после смерти «гениального тактика» «пламенному колхидцу» Сталину пришлось в течение 15 лет этот «инкубатор» троцкистов вычищать, начиная с «незалежника» Раковского, которого заменили на преданного Кобе Лазаря Кагановича…
Именно Ленин способствовал возвращению из эмиграции бывшего главы Директории Владимира Винниченко, за которым потянулись представители Союза освобождения Украины из Галичины.
Обвиняя Ленина в создании искусственного «украинского народа», Роза Люксембург подытоживала: « Первоначальной шутке они (большевики) придали значимость, пока эта шутка не превратилась в самую серьёзную реальность, впрочем, не серьёзное национальное движение, которое, как и прежде, не имеет корней, но в вывеску и знамя собирания сил контрреволюции». И под это «знамя», как мухи, слетались эти самые силы, особенно после того, как главный большевикпризнал необходимость объединения с украинскими национал-коммунистами (боротьбистами). Но даже на фоне этой ползучей контрреволюции Ленин не отказался от своих «грандиозных» задумок. А ускорение процессу придала так называемая «украинизация».
«Ради украинизации компартии в неё стали активно принимать даже бывших политических противников – социалистов, сторонников Центральной Рады и петлюровцев. Ярыми советскими украинизаторами стали многие австро-украинрыми советскими украинизаторами стали многие австро-украицы (или укро-австрийцы), ринувшиеся из польши в СССР лишь потому, что здесь, по их мнению, началось строительство настоящего украинского государства. Этих галичан, бывших иногда украинцами уже во втором поколении, переселилось в СССР несколько десятков тысяч (Грушевский в одном из писем называл цифру в 50 тысяч), причём размещали их преимущественно в центральных и восточных областях УССР, где украинизация шла наиболее туго. Многие из этих «свидомых» переселенцев тут же оказались на руководящей работе, многие возглавили комиссии по украинизации. Без тысяч «свидомых» галичан проведения советской украинизации было бы просто немыслимым. В 1924 году из эмиграции было позволено вернуться даже бывшему главе Центральной Рады, по просьбе которой немцы в 1918 году оккупировали Украину, Михаилу Грушевскому. На родине этот германо-австрийский агент был обласкан и даже выслужил себе звание академика. Только в конце 30-х годов его исторические труды были изъяты из обращения».
В своих работах по украинскому вопросу Ленин относил «украинцев» к самым угнетённым народам и поддерживал требования сепаратистов-мазепинцев. Но сами «угнетённые» до восшествия на Российский престол их нежданного «благодетеля» ни о какой-такой «самостийности» и не помышляли, как не подозревалии о существовании «рiдней мовы» и прочих «гопаков».
Львовский историк и публицист Леонид Соколов по данному поводу написал следующее: «Таким образом, никаких реальных предпосылок для отделения Украины от России после февральской революции 1917 года не имелось. Украинское национальное сознание как сознание того, что украинцы представляют собой не часть русского народа, а совершенно отдельный народ, не было присуще ни широким народным массаж, ни тем более – высшим слоям общества на Украине, а проявлялось лишь у отдельных представителей мелкой буржуазии и интеллигенции. Но и весьма немногочисленные сторонники украинской национальной идеи были в большинстве своём не самостийниками, а автономистами, выступавшими под лозунгом автономии Украины в составе федеративной России. Вопрос о статусе Украины передавался на рассмотрение Всероссийского Учредительного собрания, что в любом случае исключало возможность принятия по этому вопросу решения о полном отделении Украины от России.
Ситуация коренным образом начала меняться после взятия власти в Петрограде большевиками».
Здесь в очередной раз подчёркивается, что немногочисленные радетели «украинства» ни о каком сепаратизме не думали, максимум – об автономии в составе «единой и неделимой». И это с радостью готов был им предоставить занимавшийся вопросами национальностей Иосиф Сталин. Да и ненавидимый Лениным «бешенный» русский националист М. О. Меньшиков, который готов был с некоторыми «некоренными» окраинами «разграничиться начисто», вполне бы с этим согласился. «Я не принадлежу к тем националистам русским, которые отрицают инородческие автономии, – писал Михаил Осипович в 1912 году. – Я придерживаюсь обратного взгляда. Если бы вопрос об этом был поставлен серьёзно, я со всей решительностью настаивал бы на соблюдении не только автономии Финляндии и Бухары, но и о возвращении автономии Польше, отнятой 80 лет назад. И Литва, и Грузия, и Армения, если действительно желают автономии, мне кажется, должны её получить – и не столько в их интересах, сколько в наших собственных».
И далее: «Я знаю, что эта мысль – автономия окраин – у нас непривычна и поэтому непопулярна, а предложение совсем бросить то, что стремится оторваться, покажется, может быть, даже преступным: сочтено будет за покушение на основной догмат нашей государственной конституции – неделимости Российской державы. Пусть будет так: безусловно уверенный в неприемлемости моей мысли, я всё-таки утверждаю, что она была бы спасительной для нас. Я тоже настаиваю на неделимости России, но только России, то есть территории, занятой русским племенем». А малороссы являлись немалой долей этого «племени».
Мазепинцев–украинофилов Меньшиков считал нерусскими, а подготавливаемое восстание в Малороссии с целью отделения от России – частью заговора против Российской империи. И уже с 1911 года призывал Правительство: «Пора не только заметить это явление, пора бороться с ним не на живот, а на смерть».
Иное дело – Ленин, готовый использовать любую возможность для ослабления правящего режима. Ленинские радения о «третируемых украинцах» в самой Малороссии тех лет поддерживали местные поляки и евреи, особенно сионисты (к примеру, Зеев Жаботинский). Видимо, поэтому при Всесоюзной переписи населения 1926 года многие из них записались в «украинцы».