Русская земля как базовое понятие геополитики России
В последнее время стало уже банальным говорить, что внешняя политика России в постсоветское время оказалась почти во всём провальной. Было сделано несколько безоглядных рывков на Запад, однако Россия не только не стала его частью, но и по-прежнему говорится об их противостоянии. Именно в категориях противостояния описываются все российско-американские и российско-европейские отношения, и даже как бы идущая “перезагрузка” – тоже, скорее, понимается как очередная разрядка.
В тех же понятиях описывается политика и на всём постсоветском пространстве. Перед всеми государствами, которые вошли почти 20 лет назад в СНГ, стоит постоянный вопрос “выбора между Россией и Западом”. Хотя курс на интеграцию с Западом является всё же господствующим, тем более что и Россия от него никогда не отказывалась, используя каждый кивок в свою сторону, чтобы воскресить связанные с этим надежды. Однако и сформулировать стратегически определённый курс внешней политики она неспособна. Более того, она не может сформулировать такой курс даже в отношениях с близкими соседями: от попыток пусть и слабой политической реинтеграции Москва нехотя отказалась. При этом РФ становится всё более непривлекательным государством в плане своих внутренних проблем, и недавние события (массовые протесты в Москве и многих других городах России в связи с межнациональными отношениями) показывают, что внутренняя политика так же близка к краху.
Несмотря на все разглагольствования о единой “российской нации”, Россия не смогла интегрировать в общее гуманитарное и политическое пространство Северный Кавказ, а миграционная политика Кремля сделала конфликтогенной всю территорию страны: от столиц до провинциальных “кондопог”. Однако вина за все эти провалы систематично скидывается на всевозможные недобрые силы: то это западные элиты, не способные изжить в себе мышление “холодной войны”, то это “подростковые комплексы” новых независимых государств, то разгулявшиеся почему-то настроения ксенофобии у несознательных граждан. Виноваты все, только не официальная Россия. Само по себе противостояние с Западом – почти естественное состояние для России, к которому она привыкла уже столетия назад. И по историческому опыту нам хорошо известно, что слабость России ведёт лишь к усилению этой враждебности. Однако провал российской политики в отношении стран “ближнего зарубежья” и внутри Федерации представляется явлением исключительным: собственно, со времён Смуты начала XVII века мы и не помним, чтобы Россия была столь слаба. И объяснять такие вещи только западной враждебностью невозможно: РФ сама несёт всю полноту ответственности за свою слабость на пространстве бывшей Российской империи. И здесь вопрос уже касается её самой, а именно причин органической слабости и непоследовательности её политики на этом пространстве. Одна из важнейших причин такого положения дел видится в том, что эта политика носит ситуативный, рефлекторный характер, и не основана на каком-либо стратегическом видении места России в её окружении и вообще в мире.
Можно это объяснять идейной растерянностью после распада СССР и провала проектов Перестройки, но есть и более глубокая причина: Россия радикально отказалась от какого-либо исторического взгляда. Её политика не имеет идентичности, это политика без субъекта. Единственное определённое направление российской политики (как внутренней, так и внешней) – это бегство от исторического прошлого, от всего того, что хоть как-нибудь определяло бы её место в мире за исключением географии. Это, своего рода, политика самоотречения, и как таковая она столь оригинальна, что вряд ли можно найти ей какие-то внятные параллели в опыте других стран – за исключением разве что постколониальных. И неудивительно, что этого не понимают ни наши соседи, ни “западные партнёры”, и пытаются исходить из собственных догадок о российских “замолчанных” целях. Россия же только отнекивается: “ну поверьте, мы не такие, вы нам всё приписываете!”. Хотя и предложить альтернативные объяснения она тоже не может: она сознательно стала страной без идентичности и без своего места в мире. Государственная политика никогда не должна убегать от истории.
Она должна иметь идентитарные основания, иначе у неё не может быть никаких стратегических целей. Только идентичность задаёт основные мотивации политическим действиям, и если их нет, то место государственного интереса занимают корпоративные интересы различных групп влияния у государственной власти. Но такая ситуация не может быть долгой: противоречивость таких интересов друг другу и их несовпадение с реальными государственными задачами ослабляют страну и неизбежно ведут к поражениям и постепенному выпадению из системы международных отношений. Мы это сейчас и видим: для современного международного сообщества Россия – это какой-то лишний неспокойный элемент, в систему не вписанный, её не определяющий и сам ею не определённый. В этом смысле слова З.Бжезинского о России как о “лишней стране” очень точно характеризуют её восприятие извне. Хотя запрос на историческую Россию есть, и немалый – только она хронически отказывается быть собой. В последние годы появились первые изменения в этом положении: сама ситуация вокруг России заставила её внести некоторые коррективы. И хотя Москва по-прежнему старается избежать любых исторических понятий и идентитарных концепций, в 2007 г. она внесла в свой официальный политический лексикон такое выражение как “Русский мир”. Собственно, это первое понятие русской идентичности, с которым официальная Россия решилась себя связать. Де-юре российская государственность не имеет никакой связи с русским народом, и его представителем не является, хотя извне все видят её именно как национально-русскую. Однако зафиксированный в Конституции государственный статус русского языка позволил пойти на такое нововведение и частично распространить русскую идентичность на внешнюю политику. Сделано, это произошло в результате проблем с положением русскоязычных жителей “ближнего зарубежья”, когда от России просто потребовалось хоть какое-то участие.
Действительно, отношения РФ с “российской диаспорой” – ещё один “провальный” сюжет российской политики, касающийся всего зарубежья, и некоторая концептуализация деятельности в этой области крайне важна. “Русский мир” определён как “мир русского языка”, что-то вроде французской “Франкофонии”. И хотя это понятие относится ко всем жителям Зарубежья, в той или иной степени владеющим русским языком, оно позволило сделать важное различение в политике РФ относительно имеющих неэтническое определение “российских соотечественников”: выделить из них русских (в культурно-языковом определении). И хотя это понятие введено не в законодательство, а лишь в официальную лексику, тем не менее оно впервые позволило заговорить более-менее идентитарным языком: появились заявления о, например, “проблемах Русского мира”, “ценностях Русского мира”, и даже “интересах Русского мира”. Это же понятие позволило зарубежным русским организациям отказаться от искусственного советского биосоциального определения русскости, расширив свою деятельность на всех людей, говорящих по-русски. И всё же понятие Русского мира, не имеющее древней культурной истории – лишь небольшой шаг в деле восстановления идентичности России. Примечательно, что его уже стали определять в тех смыслах, какие в него не закладывались.
Будучи понятием антропологического, принципиально не географического свойства (объединяет говорящих по-русски во всём мире), оно всё чаще появляется в политических текстах в совсем иных значениях. Например, нередки утверждения, что, например, “Украина – это часть Русского мира”, или же споры, является ли его частью Приднестровье. В таких ситуациях “Русский мир” выступает паллиативом к другому понятию, имеющему гораздо большую историческую укоренённость, но до сих пор не допущенного в нашу официальную лексику – понятию о Русской земле. Последнее время стало очевидно, что этого понятия очень не хватает, причём не только в зарубежной политике России, но и во внутренней. Вообще, понятие о Русской земле – это ярко выраженное свойство русской идентичности, уходящее своими корнями в глубокую древность. По сей день оно важно для Русской Православной церкви, являясь обозначением её традиционной канонической территории. Собственно, церковная политика – пока что единственная сфера, в которой оно иногда употребляется. Неудивительно: это единственный институт нашего общества, имеющий тысячелетнюю историю и не избегающий русской идентичности. Русская земля – это представление об исторической целостности территорий, входивших в единую Русь киевско-новгородского времени.
Утраченное единство этой земли всегда было основным нервом русской культуры. Несоответствие политических реалий сакральному пространству Руси всегда – начиная с XIII века – было вызовом для русского народа. Это та реальность, которой самой по себе уже гораздо больше лет, чем былому единству Руси, однако наша идентичность, само имя Русское, помнит и взывает именно к той эпохе и к её пространствам. Правда, теперь оно шире – вследствие многовековой колонизации обширных территорий на востоке и юге. Вообще, для православной традиции свойственно особое внимание к понятию канонического пространства и его границам. Народ в православном религиозном мышлении – это члены одной поместной церкви, и русский народ в Средневековье – это именно совокупность прихожан Русской церкви: тогда само понятие о русском народе было конфессиональным, церковным. То же можно сказать и про Русскую землю. Наша древнейшая летопись уже в своём названии говорит в первую очередь о Русской земле: “Се повести времяньных лет, откуда есть пошла Руская земля, кто въ Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть”. Также и более поздние летописные своды. Например, Новгородская первая летопись начинается со слов: “Временникъ, еже есть нарицается летописание князеи и земля Руския, и како избра Богъ страну нашу на последнее время…”. Надо сказать, что далеко не любому народу свойственна такая акцентуация на понятии об этнически номинированной земле. К примеру, понятие “Французская земля” выглядит искусственно сконструированным – оно не актуально для французской идентичности, ни нынешней, ни прежней. “Русская же земля” встречается нам как важнейшее определение уже с домонгольской эпохи, и, как видно, оно остаётся актуальным даже по сей день.
И теперь, если не отказываться от исторической идентичности русского народа и российского государства и вернуть в наш политический лексикон это понятие, то оно может помочь провести принципиальную структуризацию российской политики, её мотиваций и конкретных приложений. И это касается самых разных сфер – и во внешней, и во внутренней политике. При этом, ещё раз оговорюсь, речь идёт не о введении понятия о Русской земле в законы России (что могло бы вызвать дипломатические проблемы), но лишь о введении его в официальный лексикон, как это и было сделано с понятием “Русского мира”. Русская земля – это историческая величина, а то, что прописано в истории, нельзя взять и отменить. История даёт о себе знать, как бы нам иногда ни хотелось убежать от неё. И политика, основанная на историческом самоотречении, может быть лишь средством самоуничтожения. То же понятие “Русского мира”, проведя важнейшее различение среди “российских соотечественников”, оставило незатронутым географический принцип. Россия до сих пор не проводит различия в своей политике относительно организаций российских соотечественников в странах нетрадиционного проживания русских и в странах, в которых русские имеют историческое право считаться автохтонным населением. То есть понятие Русского мира, сколь бы необходимым оно бы ни было, не способно дать различение русских общин за рубежом, проживающих на своей исторической территории, и эмигрантских диаспор, разделённых на различные “волны” и имеющих во многом иную идентичность.
А ведь эти части Русского мира имеют совершенно разную структуру, совершенно разные запросы и совершенно разные понятия о своих национальных правах и интересах. Однако всё это не проявлено в деятельности тех структур, которые определяют работу с Русским миром. И пока Россия не научится проводить принципиально различную политику в отношении зарубежных русских, живущих на Русской земле, и русских эмигрантов, её политика в отношении соотечественников обречена на неуспехи, и будет лишь отталкивать от России, а не объединять вокруг неё. Огромное значение понятие Русской земли может иметь и для интеграционной политики на постсоветском пространстве. На общественном уровне уже давно возник консенсус по поводу интеграционных ожиданий: есть запрос только на сближение с Белоруссией, Украиной, Казахстаном и Приднестровьем. И хотя “своя” Украина видится уже без западной её части, а Казахстан по-настоящему актуален только своим севером – населённой русскими Южной Сибирью, тем не менее, только эти государства видятся частями раздробленной страны. Да, годы советской национальной политики утвердили здесь нерусские национальные проекты, но концепция Русской земли сама по себе никак их не отрицает – она имеет историческое происхождение, им предшествующее. Никуда не уйти от того простого факта, что РФ – страна со случайными границами, она нецельная, неполная, ведь эти границы когда-то чертились как внутренние административные. В ней есть совсем инокультурные территории, при этом русские – один из самых больших разделённых народов. Огромные пространства, населённые русскоговорящим населением, находятся за рубежом, а Мать городов русских – столица соседнего государства. И поэтому курс на реинтеграцию для России естественен, от него нельзя отказываться.
О нём мечтает и большая часть жителей России, равно как и исторически русских земель соседних государств. Но речь идёт не о восстановлении Советского Союза или Российской Империи. Относительно республик Средней Азии и Закавказья объединения уже никто не ждёт, более того, преобладают настроения на большее отгораживание: приостановления миграционных потоков, введения визового режима и т.д. Что уж говорить о таком “отрезанном ломте”, как Прибалтика. Для этих регионов актуально скорее такое понятие, как “историческая Россия”, то есть территория бывшей Российской империи. Это регионы с русскими переселенцами, но там преобладают совсем иные народы и вряд ли они когда-нибудь вновь станут частью нашей страны. Отношения же с Украиной, Белоруссией и Казахстаном – особое дело, предполагающее необходимое для России воссоединение. Однако российская политика в отношении стран ближнего зарубежья не может проводить таких различений: как нашими соотечественниками потенциально признаются все бывшие граждане СССР, так и все наши интеграционные проекты в равной степени открыты тоже для всех. Несмотря на огромный запрос на интеграцию между этими государствами как внутри России, так и в них самих, таковая либо не идёт вовсе, либо идёт только в экономическом плане, и то частично и не для всех.
На самом деле, Россия просто не предлагает какого-либо идентитарного проекта интеграции: она то замахивается на всё постсоветское пространство, то отказывается от него всего. Главное, что нет интеграционного проекта, который был бы самоцелью, той стратегической задачей, которая может давать мотивации политическим действиям независимо от соображений экономической выгоды тех или иных кампаний. Нам никуда не убежать от того факта, что русское самосознание отсылает нас ко временам единства Руси и к понятиям её территориальной полноты. Российская государственность с центром в Москве изначально строилась на основании идеологии “собирания русских земель”. Восстановление раздробленной Руси – древняя, священная миссия, которую взяла на себя Москва при Иване Великом. В разные эпохи это описывалось по-разному: то как собирание земель Рюриковичей, то как объединение русской национальной территории, то как воссоединение Украины и т.д. – смысл всегда был одним. Несоответствие политических реалий историческому пространству Руси всегда – начиная с XIII века – было вызовом для русского народа. И сейчас территория исторической Руси, дополненная землями русской колонизации (где русскоязычное население абсолютно преобладает) – вполне актуальная политическая реальность. Её можно не замечать – но это лишь значит проводить принципиально неадекватную политику, которая даже не имеет слов для описания того, что известно всем людям по разным сторонам границ.
Успех российской политики на постсоветском пространстве – это политика собирания Русской земли – пусть не в форме единого государства, но как общего гуманитарного, политического, экономического и военного пространства союзных государств. Немалое значение понятие Русской земли может иметь и для внутренней политики России. Рост межнациональной напряжённости довольно ярко свидетельствует о том, что рассмотрение всех граждан России как одноликой массы “россиян” неадекватно и ведёт к крайне опасным последствиям. Равно как и ожидать, что инонациональные регионы России когда-нибудь смогут стать её “нормальной” частью с общероссийскими стандартами общественной жизни. Нет, это исторически слишком разные земли, и игнорирование этого простого факта лишь ведёт к росту напряжённости и последующему распаду. Не вся территория России – Русская земля. Здесь и земли других народов, и государственная политика должна это учитывать, равно как и то, что есть Русская земля и на ней – русские города. В первую очередь это важно для сферы управления миграционными потоками. Без этого нет и не будет грамотной национальной политики и добрососедских межнациональных отношений.
Возрождение понятия о Русской земле важно и для реанимации русского самосознания – исторической основы российской государственности. Русская идентичность не только этническая, она в значительной степени территориальная. Это видно и по той принципиальной значимости, которую это понятие всегда имело для русской культуры, и по тому, сколь трудно русским организовывать свои эмигрантские общины на чужбине. Возрождение официальной Россией понятия о Русской земле может дать идеологическую основу как для деятельности русских общественных и культурных организаций в областях традиционного распространения русской культуры, так и для работы с ними официальной России – и это касается как собственно России, так и ближнего зарубежья. Хотя главной проблемой – точнее сказать, препятствием – на этом пути остаётся нелегальный статус русской идентичности в самой России, отказ российской государственности от представительства интересов русского народа. Пока государство Российское не решится вернуть себе русскую идентичность и проводить исторически обоснованную политику, оно будет обречено на всё новые поражения, страх соседей и дальнейшее выпадение из системы международных отношений – да и из всемирной истории.
Россия, забывшая о Русской земле, – это побеждённая Россия.