Русская орфография и масонское кривописание
В 1918 году декретом большевицкого совнаркома “О введении новой орфографии” в России были установлены новые правила правописания. Большинство нынешних русских имеют весьма смутные представления о старорежимной орфографии с никому не нужными “ятями” и еще какими-то мертвыми буквами алфавита, но каких-то подробностей о характере реформы, истинных целях и задачах инициаторов этой авантюры, известно довольно мало.
Длительные научные дискуссии по поводу возможной реформы русского языка велись задолго до событий 1918 года. Их начало следует отнести к 1905-1907 годам, то есть периоду зарождения первой революционной волны ХХ века в России. По словам профессора Ильина, те, кто затевал реформу, отличались формальным, недуховным мышлением, но были чрезвычайно активны и напористы: “Была энергичная группа формалистов, толковавших правописание как нечто условное, относительное, безпочвенное, механическое, почти произвольное, не связанное ни со смыслом, ни с художественностью, ни даже с историей языка и народа”. Большинством отечественных языковедов реформа правописания не была поддержана, более того, решительно отвергалась. Хранителем чистоты русского языка выступал и император Николай II, который весьма отрицательно реагировал даже на необоснованное употребление иностранных слов. “Русский язык так богат, – говорил он, – что позволяет во всех случаях заменять иностранные выражения русскими. Ни одно слово неславянского происхождения не должно было бы уродовать нашего языка”.
Первую попытку революционно реформировать русское правописание попыталось провести масонское Временное правительство. Вскоре демагоги и болтуны первой революционной волны передали эстафету покорения русской орфографии своим более агрессивным последователям, которые под знаками звезды, серпа и молота успешно довершили начатое грязное дело. Реформа встретила активное сопротивление наиболее выдающихся носителей русского языка. Против новой орфографии выступали Иван Бунин, Марина Цветаева, Иван Ильин, Александр Блок, Михаил Пришвин, Вячеслав Иванов, Марк Алданов, Иван Шмелев. Почти все представители первой волны русской эмиграции сохранили верность прежнему правописанию.
Кажущиеся упрощения, касающиеся отмены букв “ять”, “фита”, “и десятеричное (i),” “ижица”, а также изменения, касающиеся прилагательных, причастий и местоимений, больно ударили по тонкому, органичному, создаваемому веками организму русской грамматики. Как писал в своей статье “К вопросу о старой и новой орфографии” архиепископ Аверкий (Таушев), “грамоту дала нам наша святая Православная Церковь, и потому недопустимо, помимо Церкви, решать вопросы орфографии, произвольно признавая те или другие буквы нашего алфавита “устаревшими” и “ненужными”.
Абсурден и сам по себе довод о преимуществах облегчения и упрощения языка, на что очень остроумно откликнулся Иван Ильин: “Это наглядный пример того, когда “проще” и “легче” означает хуже, грубее, примитивнее, неразвитее, бессмысленнее, или, попросту, – слепое варварство. Пустыня проще леса и города; не опустошить ли нам нашу страну? Вообще проще не быть, чем быть; не заняться ли нам, русским повальным самоубийством? Итак, кривописание не легче и не проще, а бессмысленнее”.
С введением правописания по масонскому образцу превратились в бессмыслицу многие русские выражения, поговорки, пословицы, крылатые фразы. Возникла масса нелепостей с написанием омонимов (слов одинакового звучания, но разных по значению). Как пример “кривописания” Иван Ильин приводит выражение: “пока у нас еще есть, что есть”, или “я люблю её собаку” (в старой орфографии было бы : “я люблю ея собаку”, то есть собаку женщины, а не женщину-собаку). “Только старая орфография и есть в собственном смысле орфография, или правописание, – писал архиепископ Аверкий (Таушев), – а та порча русского правописания, которая насильственно введена в употребление большевиками в порабощенной ими России, не может и не должна претендовать на то, чтобы именоваться правописанием, а есть только искажение правописания”.
Реформа 1918 года дала мощный импульс к искажению и уродованию русского языка. Меж тем, общественный интерес к дореволюционной русской орфографии заметно растет. “Яти” и “еры” все чаще используются не только с целью орфографического хулиганства или как средство рекламы (вывески типа “Трактиръ” и “Яръ”). Заметно распространяется, например, обычай употреблять на конце приставок “бес-” перед согласными букву “з”, “дабы “не тиражировать бесов”. Безсовестный, безсердечный, безконечный – то есть, согласно традиционной русской орфографии.
Тем не менее, следует отдавать себе отчет в том, что восстановление традиционной орфографии является задачей подлинно государственного масштаба и потому решит ее только национальное государство русских людей.