Реабилитация прогресса
Второе направление — это силовая борьба за доступ к ресурсам. Нельзя сказать, чтобы в этом было что-то новое. Борьба за ресурсы — одно из основных занятий человека со времен его появления на Земле. Тот, кто не был в состоянии найти (или отнять у другого) воду, еду, плодородную землю, просто освобождал место для более удачливых и сильных. Собственно, почти всю свою историю человечество делилось на немногочисленную элиту, контролирующую ресурсы, и большинство, имеющее к этим ресурсам либо крайне ограниченный доступ, либо никакого. Причем это деление проходило как внутри самого общества или цивилизации, так и между народами, странами и регионами.
Однако сложившееся после Второй мировой войны двуполярное мироустройство и система работы ООН все же делала несколько проблематичными прямые военные действия с откровенной целью захвата ресурсов на территории другого государства. После ухода с мировой сцены Советского Союза риторика нынешних войн поменялась, если мы говорим, конечно, не о «шелухе» апологетических лозунгов, которыми она прикрывается. Эта риторика вернулась к вполне традиционному праву сильного силой же отнимать у других все, что ему нравится. Рассказывают ли нам о демократии, диктатуре или правах человека, неважно — реально мы видим возврат к беззастенчивой логике колониальных захватов.
Глобализация — триумф перепотребления и неравенства
Человечество действительно тратит имеющиеся в его распоряжении ресурсы не лучшим, мягко говоря, образом. И в этом нынешний золотой миллиард, живущий в философии потребления, намного превзошел купавшихся в роскоши аристократов и правителей прошлых эпох. Так происходит не потому, что современные люди более жадные или нескромные, чем их предшественники. Нынешняя модель глобализированной экономики с ее системой жизни в кредит в принципе не предполагает других механизмов экономического роста, нежели бесконечный рост потребления. И мир «одноразовых» товаров, которые и морально, и физически устаревают за один сезон, — необходимое условие функционирования такой экономики. Здесь экономика превращается уже в жизненную философию. В мире, где выведены за скобки любые непрагматические идеальные императивы — будь то религия, построение справедливого общества, прогресс науки и техники или что-то еще, — только потребление остается способом самоидентификации. Ваша одежда, ваш мобильный телефон, то, в какие рестораны вы ходите и каким способом оплачиваете коммунальные счета, — все это определяет сегодня вашу принадлежность к той или иной социальной группе намного больше, чем ваше мировоззрение.
Ресурсы тратятся на производство все новых и новых товаров. Постоянное обновление — норма. Неизвестно, нужное ли это новое, удобное ли, лучше ли оно, чем нечто предыдущее, хотят ли люди бесконечной смены моделей всего на свете, ежегодных новых версий привычных продуктов, смены логотипов и формы упаковок.
Один из влиятельнейших европейских социологов Зигмунт Бауман, выступая в прошлом году в Москве, сказал: «Мне кажется, что самая важная черта современного периода состоит в ненаправленности перемен. Сегодня как никогда сложно сказать о том, что происходящие перемены имеют какое-то заранее определенное направление, они застают нас врасплох, мы их не ожидаем и не предвидим». От такой ненаправленности перемен на витринах магазинов — один шаг до «цветных революций», лидеры которых, кстати говоря, точно так же, как и уважаемые эксперты Римского клуба, говорят о многом, но умалчивают лишь об одном: а как у нас, собственно, обстоят дела с распределением ресурсов? Влияет ли замена атомных станций ветряными, а также борьба за демократическое самовыражение среднего или «креативного» класса на тот факт, что число миллиардеров с каждым годом все растет, а число живущих менее чем на доллар в день и голодающих — увеличивается?
И снова «изм»
Экологические проблемы, конечно, существуют. Но одновременно существует и радикальная идеологизация этих проблем. Экология как наука в поле общественного дискурса вытесняется экологизмом, который становится чем-то вроде религии, претендующей на обладание истиной в последней инстанции. Эта квазирелигия с каждым годом демонстрирует все большую агрессивность и непримиримость, доходящую до борьбы с любым инакомыслием. Иные активисты экологистского ордена в припадках экстаза (истинного или искусно имитируемого) примеряют на себя мантии инквизиторов, обличая еретиков и используя риторику «охоты на ведьм».
Подобно средневековой религиозной схоластике, аргументация экологизма строится не на всестороннем анализе и альтернативных прогнозах, а на навязываемых с помощью массированных информационных кампаний аксиом, якобы самоочевидных и не требующих доказательств, принимаемых на веру. Для закрепления этих аксиом в подкорке индивидуального и массового сознания в ход идет алармизм, торговля страхом, а весьма часто просто истеричный тон, не допускающий возражений.
Фанатизм экологистской веры нередко доходит и до откровенной мизантропии. Глава Фонда защиты дикой природы британский принц Чарльз заявил как-то, что если существует переселение душ после смерти, то он бы желал в будущей жизни вернуться в мир в качестве смертоносного вируса, который истребит львиную долю человечества, — уж слишком много людей расплодилось на планете.
Таким образом, на сцену выходит уже не просто антипрогрессизм, а черный культ разрушения и смерти. Вполне в духе постмодерна.
Экологическая синица и журавль прогресса
Экологическая тема — одна из главных «страшилок» современности, с помощью которых истеризируется население. (Что опять же вплотную связано с технологиями «цветных революций».)
Причем экология противопоставляется прогрессу. Развитие техники, промышленности, а если глубже — вообще вся философия европейского Просвещения, с ее верой в торжество разума и науки объявлена ошибочной. Главный аргумент отказа от прогрессистских моделей: если европейская культура породила две мировые войны, холокост, а венцом научной мысли является водородная бомба, то научный прогресс сам себя дискредитировал, и он есть зло. То, что войны и геноциды сопровождают человечество всю его историю и на всех континентах, даже там, где никто и не слышал ни о каком просвещении и науке, во внимание не принимается. Зато эта якобы невинная и естественная жизнь в гармонии с матерью-землей преподносится как некий утраченный идеал. К которому и предлагается вернуться, снизив градус потребления. Необходимо уменьшить и потребление энергии, перейдя только на возобновляемые источники, такие как ветряные или солнечные электростанции.
При этом философия экологизма противопоставляет себя агрессивному потребительскому капитализму, вполне справедливо указывая, что модель жизни, построенная на бесконечной гонке за материальными благами, приводит в тупик как конкретного человека, так и создает проблемы в мировом масштабе. Вполне справедливы ее тезисы о том, что люди утрачивают социальные связи, что, несмотря на пока еще относительно высокий уровень благосостояния в западных странах, люди там не чувствуют себя счастливее, чем в бедных странах, что жизнь в плену долгов за жилье и образование вряд ли способствует психологическому комфорту.
Но почему-то выход из этой проблемной ситуации предлагается не в перенаправлении ресурсов, достижений науки и техники на движение вперед, на поиск новых источников для энергии и производства и построения в конечном счете возможностей для достойной, справедливой и осмысленной жизни. Нет, движение вперед нас ни к чему не приведет, говорят экологисты, призывая к стратегиям экономии, сокращения, остановки роста — как экономики, так и человеческой популяции. Теоретики устойчивого развития приводят в качестве идеальных моделей общества без прогресса, например, племена, которые столетиями живут в сбалансированной природной экосистеме и сохраняют свою численность и обычаи неизменными. Экономика, которая предлагается в версии устойчивого экологичного развития, называется Cindеrellaeconomy («экономика-Золушка»), и она предполагает отказ от атомной энергетики, снижение количества автотранспорта, закрытие больших производств, максимальную экономию энергии, отказ от жизни в мегаполисах и возвращение к мелкому частному производству и жизни людей небольшими самообеспечивающими себя поселениями. Совершенно неясно, чем такая фантастическая картина сознательного регресса более реальна, чем открытие холодного термояда и жизнь на лунных станциях.
Найти путь
Острая полемика по ресурсной проблеме весьма уместна, так как сама эта проблема буквально соткана из противоречий. И именно этим объясняется столкновение мнений в предлагаемой читателям подборке материалов главной темы.
Мы выступаем за честный полноценный заинтересованный конструктивный диалог, который с неизбежностью связан с обнажением острых противоречий и принципиально различных подходов. Но разговор этот должен идти не с позиций априорной предвзятости. Ибо цель такого диспута не спор сам по себе и не победа в нем любой ценой, а отыскание истины во имя развития. Однобокий перекос в торговлю страхом, ведущий к настроениям конца света, позволяет снять с повестки дня вопрос о справедливом распределении ресурсов, о прогрессе, направленном не на рост потребления, а на решение важных в масштабе человечества задач.
И вновь процитируем Зигмунта Баумана: «Проблема, которая должна быть поставлена в центр нашего мышления о будущем, — как можно выработать способ разрешения проблем не через рынок, не через магазины и вещи, которые имеют цены».
Несомненно, это так, альтернативы нынешней экономической парадигме необходимы. Но путь отказа от прогресса, роста и развития, путь тотальной экономии в надежде отсрочить день, когда ресурсы закончатся, — это пораженческая альтернатива. А прогресс и поиск новых ресурсов и новых путей для развития, несомненно, стоит в ряду таких смыслов, не выражающихся через «рынок» и «цены».