Site icon ИА Русские новости

О некоторых аспектах глобальных проектов

О некоторых аспектах глобальных проектов



Напомню, что в соответствии с теорией глобальных проектов принципиальный момент произошёл в XVI веке в Европе, в которой была поставлена под сомнение существующая на тот момент более тысячи лет библейская система ценностей (в рамках христианских, исламского и иудейского глобальных проектов). Однозначной версии причины этого события пока не существует, могу только предложить версию.


Итак, к началу XVI века в Европе усилилось локальное похолодание (т.н. малый ледниковый период). Именно в это время стали замерзать каналы в Голландии, замерзала Венецианская лагуна. А на севере Европы всерьёз встал вопрос о жизни или смерти населения – количество выращиваемого зерна стало меньше, чем необходимо для выживания населения. Иными словами, перед ним возникли два принципиальных вопроса: что съесть «здесь и сейчас» и что сделать, чтобы найти еду в будущем.


Понятно, что решение первого вопроса требовало денег (то есть золота), поскольку на месте нужного количества еды просто больше не произрастало. А золота было мало, собственно, единственным более или менее сконцентрированным их источником были католические монастыри, которые не только многие сотни лет исправно получали «десятину», но и в отличие от феодалов её не тратили. Другое дело, что было не очень понятно, как это золото у монастырей отнять и потратить на богоугодное дело (закупку продовольствия). Как показывает опыт, церковь всегда предпочитает скорее молиться, чем делиться накопленными богатствами.


И вот, 31 октября 1517 года, Мартин Лютер прибивает к двери Замковой церкви в Виттенберге свои «тезисы» – и начинается Реформация. Первоначально, суть её состояла в том, что не ставилась под сомнение вера в Бога, но выдвигались претензии к католической церкви, что и дало формальную возможность «раскулачить» монастыри. Что и было сделано по всему северу Европы, там, где протестантизм побеждал. И если верить высказанной выше гипотезе – именно там, где изменения климата сделали прежнюю жизнь невозможной.


Первая из упомянутых проблем была решена – деньги были найдены. Однако никуда не делась вторая – нужно было найти источник для получения еды в будущем. И вот здесь произошёл принципиальный момент, который Лютером явно не учитывался, – в рамках протестантизма был легализован ссудный процент, ранее библейской системой ценностей запрещённый.


Отметим, что если какое-то явление запрещено в рамках библейской системы ценностей, это ещё не значит, что оно не существует. В конце концов, прелюбодеяние или, скажем, гомосексуализм тоже запрещены – вместе с тем эти явления вполне себе существует всю историю человечества. Отношение между верующими (а в то время верующими были практически все) и заповедями более сложные, чем чёрно-белая система «можно – нельзя». Однако даже в Средние века у публичных ростовщиков были серьёзные проблемы с общественным статусом, и уж точно эта профессия никак не могла считаться уважаемой.


Отмена запрета на ссудный процент позволила принципиально перестроить хозяйственный механизм. Цеховая система производства, жёстко ориентированная на сохранение стабильных социальных механизмов, сменилась на систему современную, которую мы называем научно-техническим прогрессом. При этом использование ссудного процента требовало постоянного расширения этой системы, что делало новую экономическую модель жёстко агрессивной, старая, феодальная, соприкоснувшись с ней, быстро разрушалась.


Классические примеры такого разрушения – голодоморы в Индии, которые регулярно устраивали британские колониальные власти. Как писали современники, после начала завоза изготовляемых станками на фабриках тканей, все обочины индийских дорог были усеяны костями индийских ткачей и членов их семей – они просто не могли конкурировать с автоматизированным производством. Аналогичные процессы начались в Европе в XVI веке, однако они позволили добиться главного – на севере Европы возникла экономическая модель, которая позволила производить всё возрастающий объём добавленной стоимости, которую можно было обменивать на юге на еду.


Беда в том, что система библейских заповедей едина, и из неё нельзя выкидывать те или иные пункты по своему усмотрению. Для человека верующего это очевидно без дополнительных объяснений, атеисту можно отметить, в частности, что сама библейская система возникла как инструмент сохранения социальной стабильности и отказ от неё, даже частичный, – это принципиальный отказ даже от потенциальной возможности построения устойчивого общества. Индийские ткачи тому пример.


И вот, к середине XVIII века стало понятно, что то, что получается из библейской системы после разрешения ссудного процента (то есть капиталистический глобальный проект), не в состоянии обеспечить нормальное и стабильное развитие общества. Хотя само по себе развитие обеспечивает. Что-то нужно было менять. Теоретически можно было бы вернуться к прежним вариантам, но тогда нужно было отказываться от научно-технического прогресса. В некотором смысле по этому пути пошел исламский глобальный проект – и серьёзно проиграл, к XX веку он уже не мог обеспечить построение современного технологического общества.


В общем, главным достижением «ценностной революции» XVI века стало ощущение необходимости прогресса как одной из главных ценностей человечества. Отметим, что с точки зрения религиозной это вовсе не обязательно, но сам факт уже имеет место. И по этой причине выход из кризиса в XVIII веке искали не абы какой, а непременно прогрессистский, то есть обеспечивающий сохранение прогресса как главного условия существования человечества на Земле.


И придумали два варианта. Первый – простой. Если людям не нравится социальная нестабильность, то это связано не с тем, что плоха капиталистическая система, а с тем, что неправильна сама модель «хорошо – плохо», построенная на остатках библейской системы ценностей. Так ликвидируем её окончательно! Так мы получаем современный «западный» глобальный проект, построенный на примате «свободы», понимаемой как право любого индивида самому себе выбирать систему ценностей. И «политкорректность» (или «толерантность») как запрет общества эту систему ценностей анализировать и критиковать. Что получилось – мы можем сегодня воочию наблюдать.


Второй – посложнее. Суть его в том, что поскольку прогресс останавливать нельзя, то нельзя и отменять ссудный процент. Но он разрушает базовую систему ценностей. Ну, так оставим его, но зато ликвидируем его главное негативное следствие – частное присвоение ростовщической прибыли! И возникает проект «красный», суть которого в запрете на частное присвоение доходов от ссудного процента, в том числе запретом на частную собственность на средства производства!


Отметим, что противоречие между «красным» и «западным» проектами принципиальное – один направлен на максимизацию прибыли, другой её запрещает. Мы уже в ХХ веке часто наблюдали их борьбу. Но главное сейчас вот в чём. «Красный» проект потерпел поражение, сегодня у нас на глазах умирает проект «западный», поскольку экономическая система больше не может обеспечить постоянный научно-технический прогресс. Нас неминуемо ждёт появление новых глобальных проектов, быть может, реинкарнация старых. Более того, остановка НТП теоретически позволяет актуализироваться старым религиозным проектам, поскольку сегодня на первое место выходят как раз социальные вопросы. Но возникает вопрос: готовы ли мы (пусть и на время) отказаться от идеи прогресса? Если нет, то никакого другого варианта, кроме «красного» проекта, сегодня не видно. Если да – то вариантов достаточно много, есть исламский проект, католический, православный, да и другие варианты найдутся. Собственно, активность будут проявлять все. Ну, или почти все. Но главный фактор, который и решит, в каком принципиальном направлении пойдёт человечество, – это вопрос о том, нужен ли нам прогресс как самодостаточная идея.


У меня нет очевидного ответа на этот вопрос. Пока ясно только одно: если мы выбираем проекты религиозные, то можем получить социальную стабильность, но в рамках глубокого застоя (по сравнению с предыдущими веками). Если «красный» – то движение может быть достаточно быстрым (например, в рамках уже не научно-технического, а социального прогресса), но готовы ли мы будем к этому после такой встряски, какая нас ожидает в ближайшие годы? Ответа пока нет.

Exit mobile version