Миссия философа: спасти Евросоюз

Юрген Хабермас (Juergen Habermas) дошел до предела. В эти дни известный философ делает все, что в его силах, для одной вещи – он хочет привлечь внимание к гибели европейского идеала. Он надеется, что сможет помочь его спасти –  спасти от бездарных политиков, а также от темных рыночных сил.

Юрген Хабермас вне себя от злости. Он на самом деле зол. Он использует свои нервные руки для того, чтобы проиллюстрировать свои тирады, после чего они вновь оказываются у него на коленях. Он бьет кулаком по столу и кричит: «Хватит!» Он просто не хочет наблюдать за тем, как Европу отправляют на свалку мировой истории.

«Я говорю в данном случае как гражданин, – подчеркивает он. – Я предпочел бы спокойно сидеть дома за рабочим столом, поверьте мне. Но это слишком важно. Все должны понять, что нам необходимо будет принять критически важные решения. Вот почему я так включился в эти дебаты. Европейский проект больше не может существовать в виде элитного модуса».

Хватит! Европа является его проектом. Это проект его поколения.

82-летний Юрген Хабермас хочет высказаться. Он сидит на сцене в Институте имени Гете в Париже. Рядом с ним расположился добродушный профессор, который примерно за два часа задает ему шесть или семь вопросов – а ответы, на которые уходит менее 15 минут, не в стиле Хабермаса.

Обычно он говорит умные вещи вроде: «Во время этого кризиса сталкиваются функциональные и систематические императивы». Он имеет в виду суверенные долги и давление рынка.

Время от времени он озадаченно качает головой и говорит: «Это просто неприемлемо, просто неприемлемо», имея в виду диктат Евросоюза и потерю Грецией своего национального суверенитета.

«Никаких убеждений»

Затем он вновь начинает злиться. «Я осуждаю политические партии. Наши политики уже давно стремятся только к  переизбранию. У них нет вообще никаких политических основ, никаких убеждений».

Для природы этого кризиса характерно то, что философы и наивная доморощенная, кухонная, политика временами оказываются на одном уровне.

Для природы этого кризиса характерно также то, что слишком много людей произносят слишком много слов, и мы определенно могли бы воспользоваться мнением человека, который подходит к проблеме систематически – так как это делает Хабермас в своей только что изданной книге.

Но прежде всего следует сказать о характере самого кризиса: чем дольше он продолжается, тем более запутанным он представляется. Все сложнее следить за его изгибами и поворотами и понять, кто и за что отвечает. И все это время на наших глазах исчезают альтернативные варианты.

Вот почему Хабермас так раздражен – он недоволен политиками, «функциональной элитой» и средствами массовой информации. «Вы работаете в прессе? – спрашивает он человека в аудитории, задавшего ему вопрос. – Нет? Очень плохо».

Хабермас хочет, чтобы его послание было услышано. Вот почему он сидит здесь. Недавно он написал статью для газеты Frankfurter Allgemeine Zeitung, в которой обвиняет политиков Евросоюза в цинизме, а также в том, что они «отвернулись от европейских идеалов». Вот почему он написал свою последнюю книгу – «брошюру», как он ее называет, – которую уважаемая немецкая еженедельная газета Die Zeit сразу же сравнила с опубликованном в 1795 году эссе Иммануила Канта «К вечному миру. Философский проект».

Но есть ли у него ответ на вопрос о том, по какой дороге должны пойти демократия и капитализм?

Тихий государственный переворот

«О конституции Европы» (Zur Verfassung Europas) – так называется его новая книга, представляющая собой, по сути, пространное эссе, в котором он описывает, как изменились основы нашей демократии под влиянием кризиса, а также безумия, охватившего рынки. Хабермас говорит о том, что власть выскользнула из рук народа и переместилась к образованиям с сомнительной демократической легитимностью – таким как Европейский совет. В действительности он считает, что технократы уже давно совершили тихий государственный переворот.

«22 июля 2011 года (немецкий канцлер) Ангела Меркель и (французский президент) Николя Саркози согласились принять туманный компромисс – он, несомненно, открыт для интерпретации – между немецким экономическим либерализмом и французским этатизмом, – пишет он. – Все признаки говорят о том, что они оба готовы трансформировать исполнительный федерализм, закрепленный в Лиссабонском договоре, в  межправительственное верховенство Европейского совета, что противоречит духу самого документа».

Хабермас ссылается на систему, установленную Меркель и Саркози во время кризиса «пост-демократии». Европейский парламент не имеет почти никакого влияния. Европейская комиссия находится в «странном, подвешенном положении» и не несет ответственности за то, что она делает. Он указывает – что еще более важно – на Европейский совет, которому принадлежит центральная роль в Лиссабонском договоре. Хабермас считает эту роль «аномалией». Он полагает, что Европейский совет является «правящим органом, который вмешивается в политику, не имея на то разрешения».

Хабермас считает, что в Европе государства приводятся в движения рынками, а Евросоюз оказывает значительное влияние на формирование новых правительств в Италии и Греции. Вообще все то, что он защищает и любит в Европе, просто поставлено с ног на голову.

Редкий феномен

Здесь следует отметить, что Хабермас не является недовольным человеком; он не пессимист и не пророк наступления конца света. На самом деле он непоколебимый оптимист, и именно поэтому он представляет собой редкий феномен в Германии.

Его проблема как философа постоянно состоит в том, что он кажется немного нудным, но, несмотря на все высокопарные слова, его идеи в основном достаточно внятные. Свою изысканную ярость он взял у Маркса, глубокое понимание современности – у Фрейда, а ясность – у американских прагматиков. Он всегда был дружественным толкователем, рационалистом и анти-романтиком.

Тем не менее его предыдущие книги «Структурная трансформация публичной сферы» и «Между фактами и нормами» несколько отличались, разумеется, от веселого постмодернистского боя с тенью таких французских философов как Жак Деррида (Jacques Derrida) и Жан Бодрийяр (Jean Baudrillard). Более того, еще одна работа Хабермаса под названием «Теория коммуникативного действия» свидетельствует о заблуждениях автора, когда речь заходит о его теории «свободного от принуждения дискурса», и еще до появления социальных сетей Facebook и Twitter эти заблуждения были достаточно смелыми, если не  сказать наивными.

Хабермас никогда не был метателем ножей вроде словенского мыслителя Славоя Жижека и он не был жонглером подобным немецкому философу Петеру Слотердийку (Peter Sloterdijk). Он никогда не устраивал цирковые номера и всегда был левым, хотя некоторые с этим не согласятся. Он был на стороне студенческого движения, пока ситуация для него не стала слишком накаленной. Он был в восторге от вопросов, связанных с конституцией и процедурами. И это остается, в основном, его позицией и сегодня.

Хабермас действительно верит в рациональность народа. Он искренне верит в старую, упорядоченную демократию. Он искренне верит в публичную сферу, способствующую улучшению ситуации.

Европа на распутье

Это объясняет, почему он с видимым удовольствием наблюдал за аудиторией в этот вечер в Париже в середине ноября. Хабермас достаточно высок ростом и худощав. Когда он вышел на сцену, его расслабленная походка придавала ему слегка небрежный вид. Он вытянул ноги под столом и, судя по всему, чувствовал себя как дома. Находится ли он за своим рабочим столом или нет, это его профессия – публично коммуницировать и обмениваться идеями.

Он всегда присутствовал, когда речь шла о том, чтобы направить Германию на нужный курс, то есть на его курс – на курс в направлении Запада, на путь разума. Так было во время яростных дебатов между немецкими историками в 1986 году, когда внимание было сосредоточено на отношении страны к своему прошлому, связанному со Второй мировой войной; так было после объединения Германии в 1990 году, а также во время войны в Ираке. История повторяется сегодня как раз в то время, когда он сидит здесь, за столом, в закрытом помещении, расположенном в подвале Института имени Гете и говорит, обращаясь к заинтересованной аудитории, состоящей из 200-250 хорошо образованных граждан. Он говорит о том, что он, будучи теоретиком роли публичной сферы, не очень хорошо разбирается в таких вещах как Facebook или Twitter. Подобное заявление кажется отчасти старомодным и даже почти абсурдным. Хабермас верит в силу слова и рациональность дискурса. Это философия без электронного усилителя.

Активисты движения «Occupy» отказываются ясно сформулировать даже какое-нибудь одно свое требование, тогда как Хабермас точно объясняет, почему он рассматривает Европу как проект для цивилизации, которому нельзя позволить провалиться, а также почему «глобальное сообщество», не только возможно, но и необходимо для того, чтобы примирить демократию с капитализмом. Иначе, как он говорит, мы рискуем оказаться в перманентном чрезвычайном положении, в противном случае страны просто будут приводиться в движение рынками. «Италия мчится во весь опор, чтобы привести к власти Монти» – такой заголовок появился на прошлой неделе в газете Financial Times Europe.

С другой стороны, они не так далеки друг от друга – революционеры живого потока из движения «Occupy» и пишущий книги философ. В основном речь здесь идет о разделении труда – между аналоговым и цифровым, между дебатами и действием. Это игровое поле, где у каждого есть его или ее место, и не всегда ясно, кто здесь хорошие парни, а кто плохие. В настоящее время мы наблюдаем за тем, как переписываются правила и по-новому определяются роли.

Демонтаж демократии

«Где-то после 2008 года, – говорит Хабермас за стаканом белого вина уже после дискуссии, – я понял, что процесс экспансии, интеграции и демократизации автоматически не способен продвигаться вперед, он не может это делать сам по себе; я понял, что он обратим и что впервые в истории Евросоюза мы действительно являемся свидетелями демонтажа демократии. Я не думал раньше, что это будет возможно. Мы находимся на распутье».

Следует также сказать: для самого главного философа Германии Хабермас поразительно терпеливый человек. Он изначально рад, что ему удалось, наконец, найти журналиста, которому он может сказать, насколько ему отвратительно видеть заискивание некоторых средства массовой информации перед Меркель. А также о том, как он ненавидит этот оппортунистический пакт с властью. Но после этого он милостиво хвалит печать за то, что она в конце концов пробудилась в прошлом году и так относится к Европе, что это отчетливо показывает масштабы существующей проблемы.

«Политическая элита действительно не заинтересована в объяснении народу того, что важные решения принимаются в Страсбурге; ее представители просто боятся потерять власть», – отмечает он перед тем, как к нему бесцеремонно обращается женщина, не вполне владеющая собой. Но так всегда происходит на подобных мероприятиях – так развиваются события во время свободного от принуждения дискурса. «Я не совсем понимаю нормативные последствия вопроса», – замечает Хабермас. Этот ответ отчасти помогает держать эту женщину на дистанции.

Он все же является джентльменом из той эпохи, когда блестящее владение языком еще кое-что значило, а мужчины пользовались тканевыми носовыми платками. Он – дитя войны, и он с упорством продолжает добиваться своего даже тогда, когда кажется, что сил больше нет. Это важно для понимания того, почему он так лично воспринимает тему, имеющую отношение к Европе. Это связано с порочной Германией прошлого и хорошей Европой завтрашнего дня, с трансформацией прошлого в будущее, с континентом, который раньше разрывало чувство вины, а сегодня его разрывает проблема долгов.

Без жалоб

В прошлом были враги; сегодня существуют рынки – вот как можно описать ту историческую ситуацию, которую видит перед собой Хабермас. Он находится в переполненной и душной аудитории Университета Париж Декарт (Université Paris Descartes); все это происходит за два дня до вечера, организованного в Институте имени Гете; он разговаривает со студентами, которые выглядят так, что они скорее устроят капитализм в Брюсселе или в Пекине, чем проведут ночь в палатке вместе с участниками движения «Occupy».

Войдя в аудиторию, Хабермас сразу же переставляет стулья на сцене и таблички с именами на столах. Затем оказывается, что не работает микрофон, воспринимаемый как элемент коммуникативного действия на практике. После этого один из профессоров произносит многословное вступление – судя по всему, это часть академического ритуала во Франции.

Хабермас все это принимает без жалоб. Он поднимается на кафедру и начинает объяснять те ошибки, которые мы сделали при создании Евросоюза. Он говорит об отсутствии политического союза, а также о «встроенном капитализме» – этот термин он использует для описания рыночной экономики, контролируемой политикой. Он наглядно показывает противоречия аморфного Брюсселя как организации и указывает на тот факт, что решения Европейского совета, пронизывающие нашу каждодневную жизнь, не имеют, по сути, законных юридических оснований. Вместе с тем он говорит о возможностях, содержащихся в Лиссабонском договоре, о создании такого союза, который был бы более демократичным и политически более эффективным. Все это может произойти в результате кризиса, утверждает Хабермас. В конечном счете он ведь оптимист.

Затем его охватывает первая волна усталости. Он вынужден сесть. В аудитории душно, и в какой-то момент начинает казаться, что он не сможет продолжить свое выступление. Выпив немного воды, он вновь встает и направляется к кафедре.

Хабермас обрушивается с критикой на «политическое пораженчество» и начинает процесс создания позитивного образа Европы из обломков своей критики. Он представляет национальное государство как место, в котором права граждан наилучшим образом защищены, и говорит о том, как это понятие могло бы быть реализовано на европейском уровне.

Низведены до уровня зрителей

Он считает, что у государства нет прав, «только люди имеют права», и затем он делает последний шаг, ставя народы Европы и граждан Европы в определенную позицию – с его точки зрения, именно они являются настоящими историческими актерами, а не государства и не правительства. Но именно граждане в результате проводимой политики, низведены до уровня зрителей.
 
Его видение таково: «Граждане каждого отдельного государства, которые до последнего времени вынуждены мириться с тем, что ответственность была передана за пределы суверенных границ, могли бы как граждане Европы оказывать демократическое влияние на правительства, действующие сегодня в конституционной серой зоне».

Это главный тезис Хабермаса, и именно этого не хватало в концепции Европы; он предложил формулу, описывающую проблемы современной конструкции. Он не считает Евросоюз содружеством государств или федерацией – по его мнению, это нечто новое. Это некое легальное образование, которое народы Европы одобрили вместе с гражданами Европы – то есть, другими словами, мы сами с собой, – и это было сделано в двойственной форме без привлечения соответствующих правительств. В таком случае, естественно, Меркель и Саркози лишаются властной основы, но именно к этому он и стремится.

 Затем на Хабермаса обрушивается вторая волна усталости. Он вынужден сесть, и кто-то из преподавателей приносит ему стакан апельсинового сока. Он вынимает платок. Хабермас вновь встает и продолжает говорить о спасении «биотопа старой Европы».

Существует альтернатива, утверждает он, есть иной путь помимо ползучих изменений во власти, свидетелями которых мы в настоящий момент являемся. Средства массовой информации «должны» помочь гражданам осознать то огромное влияние, которое оказывает на них Евросоюз. Политики, несомненно, «смогут» понять то огромное давление, которое будет оказываться на них в случае провала европейского проекта. Евросоюз «должен» быть подвергнут демократизации.

Его выступление напоминает его книги. Речь не идет об обвинении, хотя он временами, несомненно, использует агрессивный тон – это анализ провала европейских политиков. Хабермас не предлагает решений, он не дает конкретного ответа на вопрос о том, по какому пути должны пойти демократия и капитализм.

Смутное будущее и предостережение из прошлого

То, что он предлагает, – своего рода концепция, которую способен сформулировать конституционный теоретик. «Глобальное сообщество» должно привести все в порядок. В разгар кризиса он продолжает видеть «примеры тщательно разработанной концепции Европейского Союза в области сотрудничества между гражданами и государствами», и в этом он видит лучший способ создания «глобального сообщества граждан».

Ведь Хабермас в конечном итоге – прагматический оптимист. Он не говорит о том, какие шаги помогут нам выйти из нынешнего скверного состояния и улучшить нашу жизнь.

По сути, ему недостает убедительного нарратива. И это вновь связывает Хабермаса с движению «Occupy». Однако без нарратива не может быть концепции изменения.

По окончании его речи раздаются бурные овации – его приветствуют стоя.

«Если европейский проект провалится, – замечает он, – то тогда встанет вопрос о том, сколько понадобится времени, для того чтобы вновь достичь статус-кво. Вспомните революцию в Германии 1848 года. После того как она закончилась провалом, потребовалось 100 лет для того, чтобы вновь дойти до уровня существовавшей ранее демократии.

Смутное будущее и предостережение из прошлого – вот что нам предлагает Хабермас. Настоящее – по крайней мере временно – недоступно.