Меньше ВУЗов, хороших и разных. Формальный подход разрушает содержание
Почему так? Объяснений много. В основном — конспирологического толка. На мой взгляд, дело тут вовсе не в заговоре, а в том, что сама структура государства — так же, как структура армии — предназначена для решения не столько внешних, сколько внутренних задач.
Скажем, большинство непоняток в устройстве армии становится совершенно понятно, если вспомнить: армия — инструмент силового действия. Государство должно в первую очередь озаботиться тем, чтобы этот инструмент не производил действий разрушительных, а уже потом думать о том, чтобы он делал что-то полезное. Поэтому в армии действия каждого человека скованы таким изобилием ограничений разного рода, что преодоление этих ограничений само по себе становится сложной задачей. Но это совершенно неизбежно, если мы хотим избежать таких «эффективных» действий армии, как, например, государственный переворот.
Аналогично государственная машина заточена в первую очередь не под совершение каких-то полезных действий (даже если этих действий от неё ждут), а под недопущение вредных последствий, ибо мощь государственной машины такова, что она может наломать дров при малейшей неаккуратности в обращении. Исходя из этого, полагаю: большая часть странностей в поведении государственной машины проистекает не из злого умысла.
Поэтому не буду более вдаваться в причины странных действий нашего государства, а только скажу, что — на мой взгляд — проистечёт из нынешнего решения сократить ВУЗы. Прежде всего это решение обернётся тем, что большая часть эффективно работающих ВУЗов — за очень немногими исключениями, связанными с особо важными (вроде оборонки) или особо идеологическими (вроде — не к ночи будь помянута — Высшей школы экономики) направлениями деятельности — будет если не уничтожена вовсе, то по крайней мере парализована потоками очередных реформ.
Случится это потому, что оценка деятельности ВУЗа — сама по себе достаточно сложная задача. Мой отец Александр Анатольевич Вассерман уже много лет, помимо своей обширной научной и преподавательской деятельности, вынужден заниматься ещё и оценкой деятельности высших учебных заведений Украины. Я время от времени наблюдаю за его деятельностью и вижу: насколько внутренне противоречива эта задача; сколько там возможных критериев оценки; сколько может случиться перетасовок, переходов одного и того же ВУЗа из передовых в отстающие и обратно даже от такой элементарщины, как изменение всего одного коэффициента в оценочной формуле. Поэтому оценить работу серьёзного ВУЗа тяжело.
И тем тяжелей, чем разнообразнее его деятельность, чем больше в нём разных профилей преподавания. Особенно пострадают университеты. Не те провинциальные педагогические институты, что нынче названы «университетами», а университеты настоящие, чья основная задача — преподавать весь спектр наук и давать представление обо всей вселенной (слово «universum» и означает «вселенная»). Вот такие университеты и пострадают в первую очередь. Тогда как всяческие «дипломостроительные» заведения скорее всего окажутся на высоком счету в этих общих оценках, поскольку их деятельность легко подогнать под любой набор формальных признаков.
Может случиться даже то, что случилось с Николаем Ивановичем Ежовым, когда он стал народным комиссаром внутренних дел. На эту должность его направили, чтобы он разобрался во всевозможных непонятках, уже творившихся в этом секторе, навёл порядок и прекратил многие злоупотребления. Он с этой целью в первую очередь завёл формальный порядок возбуждения дел. Дела по политическим обвинениям стало возможным возбудить только при наличии достаточно серьёзных формальных оснований. Например, требовались доносы минимум троих не зависимых друг от друга людей (и сам Ежов несколько раз отказывал в возбуждении дел, если выяснялось, что доносчики как-то взаимосвязаны) или же показания минимум двоих подследственных по этому делу.
Почему подследственных требовалось меньше, чем доносчиков? Потому что всем известно: за групповуху дают больше. Ежов исходил из вполне здравого предположения: любой арестованный будет до последней возможности отмазываться от потенциальных подельников, чтобы его сочли одиночкой и дали — как одиночке — меньший срок. Звучит логично.
Но и Ежов, и направивший его на эту должность Иосиф Виссарионович Джугашвили не учли высокий профессионализм тогдашних чекистов по части оформления своих дел — хоть реальных, хоть свежевыдуманных. Кто-то (пока точно неизвестно, кто именно, но скорее всего первый заместитель Ежова Михаил Петрович Фриновский с подачи своего идейного руководителя Ефима Георгиевича Евдокимова) подсунул Ежову на возбуждение несколько формально безупречных дел, где наличествовали все затребованные критерии, и не было только реальной вины обвиняемого. А когда Ежов утвердил эти дела, ему объяснили: после того, как его руками оказались приговорены к высшей мере социальной защиты замечательные ни в чём не повинные люди, он теперь повязан кровью, и у него одна дорога — вместе с группой Евдокимова до конца.
Конец же был заманчивый: Евдокимов искренне считал, что главным звеном государственного механизма должна быть служба государственной безопасности, а все остальные должны ей подчиняться, ибо если государство не защищать, то вся его деятельность рано или поздно пропадёт. То есть его команда по сути готовила государственный переворот. И Ежов оказался в числе организаторов этого переворота. Даже печально памятный Большой Террор — длившийся с конца июня 1937-го до середины ноября 1938-го поток арестов (более двух с половиной миллионов приговоров по статье «измена родине», из коих — судя по результатам пересмотра в 1939–41-м годах — по меньшей мере четверть вовсе беспочвенна и ещё примерно столько же вынесены фактически за чистую уголовщину без политического умысла; в том числе семьсот тысяч смертных, из коих примерно шестьсот тысяч успели привести в исполнение) — вызван не только (как показал историк Юрий Николаевич Жуков) желанием партийных аппаратчиков областного и республиканского уровня предотвратить альтернативные выборы в советы, но и желанием евдокимовцев создать впечатление чрезвычайной опасности, дабы получить чрезвычайные полномочия и далее использовать их для обретения высшей власти.
К чему я всё это рассказал? К тому, что под формальные критерии можно без особого труда, только ловкостью рук, подвести дело, не имеющее ни малейшего отношения к реальному положению дел.
Безобразия, учинённые при Ежове, пришлось разгребать Лаврентию Павловичу Берия. Он отличался от Ежова тем, что в молодости был чекистом — от разведчика во время Гражданской войны в Закавказье до главы Объединённого государственного политического управления в этом же регионе. Поэтому он куда лучше Ежова представлял себе внутреннюю кухню спецслужб, и его развести подобным образом было просто невозможно.
Вот и сейчас, чтобы решить задачу отбора ВУЗов для закрытия, понадобились бы люди, не только учитывающие формальные критерии, но и понимающие весь спектр возможных расхождений между формальной идеологией и пользой реальной жизни. Скажем, моему отцу поручили вести систему оценки ВУЗов именно потому, что он сам виднейший учёный с мировым именем и хорошо понимает: чем отличаются формальные показатели от той реальности, которую они должны показывать.
К сожалению, ни первые высказывания нового министра образования и науки, ни деятельность многих известных сотрудников министерства не дают оснований надеяться на скорое налаживание в их умах верного соответствия между формальным набором критериев и реальностью, описываемой этим набором. Поэтому я очень боюсь, что большая часть действительно работоспособных ВУЗов будет поставлена под сокращение.
Причём сотрудники этих ВУЗов скорее всего будут застигнуты сокращением врасплох. Ведь искусство интриги — самостоятельное и очень сложное искусство, и его довольно трудно осваивать параллельно с какой-либо деятельностью в любом направлении. Поэтому большая часть сильных творческих деятелей являет поразительную беспомощность в тех случаях, когда им приходится столкнуться с реальной интригой — хоть ущемляющей кого-то другого, хоть нацеленной прямо на них.
Ну, а если отвлечься от всех этих, мягко говоря, крайне неприятных явлений, и поставить вопрос: а что идеально? Каким образом можно действительно улучшить работу наших ВУЗов? Могу сказать: в первую очередь нам надлежало бы требовать воссоздания примерно той системы высшего образования, какая была у нас в советское время. Системы, где прежде всего даётся серьёзная теория, а уж потом на её основе развиваются практические знания и умения. Кстати, даже в профессионально-технических училищах тогда преподавали теорию соответствующей профессии в заметно большем объёме, чем в современных школьных программах, списанных с худших американских образцов, преподаётся вся теория всех знаний.
Но боюсь, что до такого счастья мы тоже вряд ли доживём. Ведь нынче наша система высшего образования болонизируется. Сперва студентов четыре года фаршируют практическими рецептами, не опирающимися на толковую теорию. Так что нынешние бакалавры владеют своими профессиями куда слабее, чем выпускники советских ПТУ. А потом немногих избранных фаршируют теорией, хотя они уже успели забыть значительную часть практики и не понимают, каким образом эта практика проистекает из теории. То есть магистры зачастую становятся начётчиками, зубрящими теорию, но не умеющими соотнести её с практикой. У нас эти несчастья только начинаются. Но в Западной Европе, где болонизация началась за десятилетия до официального подписания в Болонье 1999.06.19 соглашения о едином формате высшего образования, всё уже давно очевидно. Не зря там так востребованы наши преподаватели: значительная часть европейских уже подготовлена по болонской системе и фактически неработоспособна — если требовать от них не процесса, а результата.
И болонизация, и формализация — следствия куда более общего процесса. Вывод рабочих мест в регионы дешёвой рабочей силы снижает потребность стран, откуда эти места выводятся, в высококвалифицированных специалистах. Как стремительно упал за последние десятилетия средний интеллектуальный уровень граждан Соединённых Государств Америки, особо преуспевших в части избавления от возможности делать что-то полезное своими силами на своей почве! Да и у нас реформы экономики, начатые в 1985-м, разрушили заметную часть материального производства. Но необходимость возродить производство уже осознана значительной частью общества (за исключением особо прогрессивной общественности, чьи верования отражает почти весь экономический блок нынешнего правительства). Осуществить же эту необходимость невозможно без надлежащего количества и качества профессионалов: как отметил Джугашвили, «кадры, овладевшие техникой, решают всё». Надеюсь, задача сокращения числа ВУЗов всё же будет решена бдительным изучением дипломостроительства, а не обычным правительственным способом.