Хозяева бюрократических кланов
Статья 2*: Международное чиновничество выражает политическую волю старых элит
Международная бюрократия по своему человеческому и кадровому составу принципиально отличается от национальных бюрократий. Две эти корпорации разделяет не только идеология, исторические задачи, методы управления и источники финансирования. Они противостоят друг другу еще и на антропологической основе: у них различная социальная антропология.
Мы уже говорили о том, что есть три основных типа международной бюрократии: надгосударственная, межгосударственная и негосударственная. Источники пополнения кадрового состава этих трех эшелонов также различны.
Наиболее демократичен генезис межгосударственных бюрократов. Как правило, ими становятся выходцы из небольших маргинальных партий, которые добились в соответствующих государствах парламентского статуса, но не имеют перспектив войти в мейнстрим. Обычно это бывают партии, близкие к левым социал-демократам или «зеленым». Разумеется, чиновники, приходящие в брюссельские структуры через подобный канал, представляют собой особый карьеристский тип, для которого национальные политические организации являются только подножкой в борьбе за международный бюрократический статус.
Чиновники, входящие в надгосударственные структуры, как правило, имеют опыт работы в правительственных организациях тех или иных государств и зарекомендовали себя на этих постах лоббистами «мирового правительства» (в стадии формирования). Это функционеры, давно изменившие своим национальным бюрократическим корпорациям, продемонстрировавшие лояльность космополитическому истеблишменту, востребованные на уровне ООН или межгосударственных структур. Иногда перед ними открывают возможность вернуться в формат национального руководства — разумеется, на высшие посты. Такого рода ротация не размывает границы между национальной бюрократией и их космополитическими коллегами-оппонентами. Скорее речь идет о сломе конкретной национальной корпорации, ее полном подчинении «мировому правительству». В частности, на это указывают примеры номинирования Амра Мусы (бывший секретарь Лиги арабских государств) и Мохаммеда Барадеи (бывший руководитель МАГАТ Э) на пост президента Египта. Наглядность этого примера усугубляется тем, что Египет при Мубараке являл собой пример классической национальной бюрократии, тесно связанной с республиканцами США. Международная бюрократия, поддерживаемая левыми демократами во главе с Обамой, попыталась воспользоваться массовым антиавторитарным движением в Египте, чтобы провести своих кандидатов. Когда стало понятно, что столь одиозные личности, с точки зрения националбюрократической корпорации, как Муса и Барадеи, не имеют шансов, космополитический истеблишмент и обамовский Белый дом готовы были согласиться даже на кандидата «Братьев-мусульман», который устраивает их больше, чем любой национальный бюрократ из обоймы Мубарака. В результате Египет сегодня стоит на грани гражданской войны, которая является в наши дни наиболее частой формой противостояния международной бюрократии и национального чиновничества на площадке отдельно взятой страны.
Наиболее элитным в корпорации международной бюрократии является класс негосударственного чиновничества. Их структуры наиболее тесно связаны, с одной стороны, с концептуальными клубами, представляющими собой реальные креативные структуры мировой власти. С другой стороны, именно негосударственные международные организации располагают возможностями сотрудничества с международной оргпреступностью. Через них проходят деньги мафии, подлежащие отмыванию. Чаще всего именно в этих «неправительственных организациях» — в их руководстве, среди их учредителей — мы обнаруживаем представителей старой титулованной знати, которая имеет прямое отношение к клубной системе власти.
Кстати, международные неправительственные организации наименее прозрачны и наименее подконтрольны проверяющим органам, тем более что такие проверяющие органы тоже принадлежат к международным корпоративным структурам. Любые попытки национальных бюрократий бросить вызов автономии неправительственных организаций, как правило, вызывают политический скандал.
Бюрократия как корпорация — это такой «зверь», у которого всегда должен быть хозяин. Хозяева есть и у национальных бюрократов, и у международных. Естественно, они не только различны, они еще и противостоят друг другу.
У национальных бюрократов хозяином являются старые добрые либералы классической формации. Это именно тот политический класс, который поднялся к самостоятельной жизни в XVIII веке, подготовил и совершил Великую французскую революцию, а также, создавая политического партнера этой революции, подготовил и осуществил освобождение американских колоний от господства британской королевской метрополии. Классический либерализм, стоящий на трех китах нового западного менталитета — протестантизм в любых его формах, банковский процент и «верховенство закона» (господство правоведов), — это в человеческом плане сообщество людей либеральных профессий (адвокатов, спекулянтов, творческой богемы и пр.), которые объединены, с одной стороны, неприятием феодально-монархического строя, с другой — внутренним противостоянием промышленной буржуазии.
Когда мы говорим о «протестантизме в любых формах», речь идет не только о лютеранстве, кальвинизме и тому подобных вероучительных сектах, но и о новых формах «светской религиозности», инспирированных гуманистически понятым христианством. Светско-философские версии христианства, переосмысленного вне церковного контекста, могут иметь очень широкий теоретический разброс, вплоть до философии Просвещения, связь которой с разгромленными во Франции гугенотами вполне реальна. (Строго говоря, сам марксизм, будучи наиболее левой версией классического либерализма, также уходит корнями в протестантизм и вдохновляется его пафосом, не говоря о том, что в строгом соответствии социальной логике либерального класса заострен именно и в первую очередь против промышленного капитала. Сама социалистическая идея — это прежде всего подчинение промышленного капитала финансовому, который, в свою очередь, подчинен бюрократической корпорации государства.) Развитие либерального класса в классическом понимании привело к созданию и утверждению такого правового и идеологического субъекта, как «государство-нация». Либерализму удалось подчинить своей игре не только промышленную буржуазию, которая приобрела во всех странах характеристику «национальной», — либералы навязали сегментацию на национальные государства даже монархическому истеблишменту. В результате уже во второй половине XIX века была утрачена важнейшая черта монархий — сверхчеловеческий сакральный аспект, делавший монархии принципиально наднациональным явлением. Незадолго до Первой мировой войны монархии стали либеральными, «ручными», во многом зависевшими от парламентских партий. Наблюдатели того времени называли эти партии «буржуазными»; в действительности реальными игроками в публичном поле были не классические капиталисты, а люди либеральных профессий: адвокаты, врачи, биржевые маклеры, трансформировавшиеся в профессиональных демагогов. Именно этот класс людей, живущих не столько за счет реальной экономики «обмена веществ», сколько за счет экономики услуг, то есть за счет нарождающегося гражданского общества и его новых потребностей, стал реальным хозяином (в гораздо большей степени, чем династии и дворы) сформировавшейся национально-бюрократической корпорации. В предвоенный период бюрократы монархической Европы в гораздо большей степени контролировались парламентами, нежели канцеляриями их величеств.
Либерализм в XIX столетии разделился на левый и правый лагерь. Правый либерализм победил в Гражданской войне США, утвердившись в качестве бюрократического республиканского государства. Левый либерализм победил в Гражданской войне 1918—1921 гг. в России и создал в ней социалистическую партноменклатуру. С ней тоже все непросто, потому что, прикрываясь долгое время тезисами сначала о диктатуре пролетариата, а потом о гегемонии рабочего класса, партноменклатура в огромной степени зависела от так называемой прослойки — советской интеллигенции.
Наиболее влиятельной «клубной» частью этой советской интеллигенции была референтура партийно-правительственных органов, «белые воротнички». Именно на них ориентировались, именно от них зависели верхние слои творческой и научно-технической интеллигенции. Эта референтура вкупе с «людьми либеральных профессий» и привела к краху режима, который превратился в помеху ее хищническим корпоративным инстинктам.
Сегодня два наиболее мощных анклава национальной бюрократии в мире — это Республиканская партия США и Коммунистическая партия Китая, правый и левый полюса национально-бюрократической мировой корпорации.
Таким образом, все национальные бюрократии, еще не подмятые катком чиновного космополитизма, должны ориентироваться либо на тех, либо на других. Подавляющее большинство национальных бюрократов пока еще в большей степени связаны с американскими республиканцами, однако на наших глазах растет лагерь тех, кому спасательный круг представляется в виде союза КНР с российскими государственниками-силовиками.
Не в последнюю очередь такая переориентация имеет место потому, что республиканцы США в итоге авантюрных действий неоконов во главе с Бушем упустили политическую инициативу в самой Америке и, очевидно, не могут выручать в нынешних кризисных обстоятельствах свои креатуры, падающие одна за другой под натиском космополитов, оседлавших волну гнева «мировой улицы».
Международная бюрократия системно является выражением политической воли старых элит, которых революции, мировые войны и иные потрясения прошедшего столетия заставили временно отойти в тень.
Традиционалистский клуб, объединяющий в своем составе высшие эшелоны поликонфессионального клерикализма — от папы римского до далай-ламы и суфийских шейхов — с аристократическими домами, некоторые из которых продолжают оставаться правящими династиями, — это человеческая база того смыслового измерения времени, в котором история выступает как религиозный сценарий. Разумеется, этот клуб есть лишь одно из главных действующих лиц исторической мегадрамы, однако претендующее на то, чтобы полностью узурпировать контроль над ходом истории и стать единственным бенефициаром исторического процесса.
Монархи уже планировали некоторое время назад создать мировое правительство. Для этого им надо было освободиться от национал-либералов и порожденных этими либералами парламентов, обвинить политические партии в кровавых преступлениях перед собственными народами и добиться полного повиновения сакральному измерению власти со стороны мобилизованных масс. Это должно было состояться в ходе краткосрочной мировой войны, которая начиналась парламентами, а прекращалась бы царствующими особами. В этом случае родственные связи между монархами должны были трансформироваться в гарантию вечного мира и в то самое благодетельное мировое правительство, о котором весь постнаполеоновский XIX век нашептывали крайне правые клерикалы…
Не вышло! Национал-либералы обыграли монархов, затянув войну и сделав аристократический традиционный истеблишмент одиозным в глазах миллионов, четыре года умиравших в окопах.
Однако для этого круга лиц, который живет и мыслит многими поколениями и неизменными антропологическими установками, временное отступление — это просто короткая заминка, стимул для реванша. Эпоха Лютера, Крестьянские войны были в свое время гораздо более серьезным вызовом в адрес сакральной иерархии, однако на том этапе все завершилось контрреформацией. Во второй половине XX века традиционалистский клуб сумел организовать международную бюрократию, которая уже сегодня представляет собой черновую версию будущего «мирового правительства».