Детские мечты и война нового типа
Так ликуй и вершись
В трубных звуках весеннего гимна,
Я люблю тебя, Жизнь,
И надеюсь, что это взаимно.
Наверное, нет среди нас ни одного такого, кто, будучи мальчишкой или девчонкой, бегая по солнечному пыльному двору среди хрущевских пятиэтажек со своими голоколеночными друзьями, не представлял бы себя на месте тех, кого называли “Героями”.
Мы изрядно потрепали проклятых персов в Фермопилах, которые пролегали вон там — между забором автобазы №6 и помойкой. Мы подбили сотни немецких танков на Курской дуге, которая находилась у нас точно за школой. Мы показали этим псам-рыцарям на Чудском озере, которое было катком зимой и футбольным стадионом летом. Каждый из нас сотню раз, если не больше, прыгал на пулемётное гнездо ДОТа. Получал от матери подзатыльник за испорченные во время совершения подвига штаны и прыгал на ДОТ снова и снова — до последних штанов! До последнего маминого нерва!
Будучи смертельно раненными, и непременно в сердце, поскольку у настоящего героя сердце такое огромное, что занимает практически весь объём человеческого тела, мы из последних сил врывались во вражеские укрепления и крушили там врагов, вызывая у них справедливое возмущение размерами “последних сил” и количеством их повторения.
Мы славно отомстили этим бледнолицым за Гойко Митича! Мы отплатили шерифу Ноттингемскому за Робина!
И самое главное, что тогда было, — железная, непоколебимая уверенность в том, что человек рождается именно для этого, для подвига, а стало быть, и мы рождены именно для этого — для Огненной Дуги, Чужих Неизведанных Планет, Фермопил. Мы росли, точно зная, что подвиг — обычная человеческая реальность, которая неизбежна для каждого. И подвиг уготован и предстоит каждому — нужно только его не пропустить. Главное — узнать свой подвиг. Понять, что он твой и принять его.
Во взрослой жизни самая большая сложность в совершении подвига оказалась не в недостатке сил или храбрости, а именно в том, чтобы узнать его.
Реальность, которая перед нами открылась, была начисто лишена соплеменников, которые, улюлюкая, скакали бы на бледнолицых янки; однополчан в гимнастёрках, готовых прикрыть тебя, пока ты ползёшь на врага со связкой гранат. Врагов, едущих на тебя на грохочущих “Тиграх” или идущих закованной в латы “свиньёй”, тоже в реальности не оказалось — потому что нашими врагами оказались мы сами. Те, кто должен был быть однополчанами, соплеменниками, спартанцами, яростно дрались друг с другом за пайку, за должность на фирме, за место у корыта.
Мы как-то словно заснули, и в этом сне делали то, про что читали в детстве, твёрдо зная, что так делать нельзя: “…Свой своего продаёт, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который жёлтым чоботом своим бьёт их в морду, дороже для них всякого братства”. Только слова “короля” и “польского магната” можно заменить на “акционера” и “заместителя генерального директора”.
Жили так, словно жизнь эта — вовсе не настоящая, а только кажется нам или снится, словно сон, навеянный нечистой совестью.
Нас — живых и здоровых, хоть и поголодавших в девяностые, но зато набивших брюхо в нулевые, не убитых подо Ржевом, переживших друзей, не переживших “стрелок”, доз и “командировок”, — вдруг охватила странная зависть к предкам, которых давили танками, бомбили с самолётов, которые возвращались с фронта инвалидами или не возвращались вовсе. Потому что их жизнь не была бессмысленным переведением кислорода, чем представлялась нам наша жизнь.
От этого сна нас пробудила боль — страшная фантомная боль на месте ампутированного смысла жизни.
“Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснётся оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело”.
Огромное количество моих соотечественников носится сейчас с выпученными глазами как угорелые, выкрикивая лозунги различной степени разумности, пытаясь этот подвиг хоть как-то найти, а если не найти, то сублимировать. Все и каждый спасают Россию от всего подряд, но никто на самом деле не уверен в том, что там, где он указывает, засели именно враги. А не такие же лишённые смысла люди, мечущиеся в попытках сублимировать подвиг и создать идентичный натуральному вкус смысла жизни.
Мы завидуем предкам, потому что считаем их мир более понятным, более честным, чем наш. Более простым. Мы завидуем им, потому что нам кажется, что им смысл жизни раздавался оптом сразу всем и даром — смысл жизни это взять высоту № такую-то, ребята, и этот смысл будет вашим смыслом жизни все следующие сутки!
Намного реже нам удаётся подумать о том, как нелегко было подобный смысл принять.
Читая все эти замечательные патриотические романы — “Моонзунд” и “Баязет” Пикуля, смотря эти фильмы — “Россия Молодая” по Юрию Герману, — нам легко было определить, где добро и где зло. Мы уже знали результаты усилий героев, уже знали судьбу их Отечества.
Не думаю, что реальным Ивлёву, Рябову и Крыкову было так же просто смотреть на себя через века. Не думаю, что они вообще думали о такой возможности. Они выбирали из того, что видели, и опирались на поступки и выбор предков.
Можем ли мы сейчас поступить с собой так, как поступаем с ними? Можем ли мы посмотреть на себя через толщу нескольких столетий? Из Будущего? Можем ли мы сделать свой выбор, основываясь на этом взгляде?
Мне кажется, стоит попробовать.
Вот что я думаю, друзья мои. Мы сейчас стоим на переломной точке истории России. Нас ждёт жестокая драка — видно же, что век не оставит нас в покое и драться принудит. Это драка будет вестись не по правилам войн девятнадцатого и двадцатого столетий. Нас ждет война нового типа — война коммерческих сетей и некоммерческих организаций, патентов и интеллектуальной собственности, спекуляций и социальных сетей, банковских процентов и искусственных идеологий. Всё это будет сдабриваться кровью террористических актов и локальных конфликтов. Нас будут предавать и бить в спину, нас будут бомбардировать дезинформацией и пропагандой.
И знаете что? Мы выдержим. Мы узнаем свой подвиг, не струсим и будем драться, а не многословно объяснять, почему этого нельзя делать. Я не вижу никакого другого способа найти свое место в подвиге, кроме как жить по-настоящему, ничего не пытаясь загнать в схему, ничего не пытаясь имитировать — ни работу, ни семью, ни патриотизм.
Мы заставим мир по-новому услышать слово “русский”. Весь мир поймёт, что русское — это значит настоящее, а настоящее — значит непобедимое.
А вызовов будет много — хватит на всех.