Уроки ложного целеполагания
Беседа корреспондента журнала Т.Л. МЫШКО с С.В. ГАЛЬПЕРИНЫМ.
Семен Вениаминович Гальперин. Родился 6 июля 1936 года, в 1967 году окончил Московский химико-технологический институт им. Д.И. Менделеева, православный. Членом КПСС не являлся. Женат, двое детей. С середины 70-х гг. занимался разработкой Единой теории естествознания. В 1990 году стал одним из учредителей (затем преподавателем) Российского открытого университета – первого негосударственного высшего учебного заведения в России. Являлся руководителем Центра универсального знания, созданного в составе университета; автором проекта «Концепция образования в России на пороге III-го тысячелетия от Р.Х.»; разработал и вёл оригинальные учебные курсы «Мое мировидение», «Эстетика», «Введение в цельное знание»; активно занимался всесторонней пропагандой идей А.Ф. Лосева. После ухода в 1996 году из университета, ставшему к тому времени Университетом Российской академии образования, продолжает в качестве независимого исследователя заниматься научным творчеством и публицистической деятельностью с целью полномасштабной реализации проекта «Цельное знание» в русле Русской цивилизации.
– Наша предыдущая беседа о символической реальности [1] завершилась вашим утверждением, что её осмыслению будет сопутствовать мощный прорыв в отечественной науке, который «на порядок» перекроет ожидаемые от проекта «Сколково» результаты. Хотелось бы понять, на чём основана такая уверенность?
– Говоря по правде, само это сопоставление пришлось тогда, скорее, к слову. Но раз уж вы о нём упомянули, то теперь придётся, хочешь – не хочешь, попытаться расставить точки над «i» относительно самогό проекта создания «территориально обособленного комплекса для развития исследований и разработок и коммерциализации их результатов», который именуется в окончательной редакции как «Инновационный центр “Сколково”». В первоначальном изложении общей целью проекта авторами его скромно обозначалось «создание благоприятной среды для концентрации интеллектуального капитала, способного генерировать идеи», из чего, естественно, следовало, что такой среды нынешней российской науке как раз и недостаёт. Удивляться здесь нечему: эта «точка зрения» целиком увязана с требованиями ранее обсуждаемой нами «фридмановской модификации» рыночной экономики [2], к которой Россия остаётся намертво привязанной. Ведь в самόм замысле совершенно ясно выражено стремление произвести наконец-то на свет здорового первенца коммерциализации в нашей научной сфере, до сих пор «никаким боком» в навязываемый ей свободный рынок не вписывающейся. Способ же, избранный для решения этой задачи, чем-то напоминает приобретающее популярность «суррогатное материнство». Судите сами: на трёхстах гектарах специально отведённой территории Подмосковья требуется создать, «с нуля», не жалея никаких средств, полигон, на котором будет отрабатываться ранее отлаженный в «Силиконовой долине» США механизм адаптации науки к рыночной среде, бесперебойное действие которого в течение многих лет позволяет здесь и полностью окупать производимые затраты, и получать на выходе долгожданную прибыль.
– Но вы в одной из наших бесед, помнится, убеждали меня в том, что безотказные в деловой атмосфере США механизмы, у нас никак себя не оправдывают. [3]
– Да, это так; к тому же сейчас я могу быть даже более категоричным – они вообще непригодны, и полный провал наших «венчурных компаний», лишённых такой атмосферы, лишь подтверждает мою правоту. Поэтому вполне понятными являются надежды на «формирование в РФ качественно новых конкурентоспособных исследовательских коллективов», которые питают авторы задумываемого на американский лад проекта. Между тем, веря в «правильные механизмы», они остаются при этом в полном неведении о характере связи механизма с организмом, в котором его действие проявляется.
– Вы имеете в виду первичность организма по отношению к механизму, о чём у нас с вами как-то шла речь? [4]
– Совершенно верно. Простой и надёжный механизм превращения научных разработок в пользующийся рыночным спросом товар, столь успешно действующий в «Силиконовой долине», – всего лишь схематичное отражение в рациональном восприятии неисчерпаемости целостного организма, раскинувшегося на территории штата Калифорния в северной части долины Санта-Клара, которая славилась вплоть до 50-х гг. прошлого века своими сливовыми садами (её даже называли «черносливовой столицей мира»). Внешне – это уникальная агломерация, целиком обязанная своим нынешним благоденствием успешному развитию высоких технологий; состоит она, примерно, из двух десятков городов (включая миллион жителей Сан-Хосе), количество же разместившихся здесь промышленных компаний (в том числе с мировой известностью), либо их представительств, исчисляется тысячами. Что касается университетов, то здесь их целых пять, из которых следует выделить в качестве её подлинно исторического начала тот, что основал в 1891 году 67-летний Лаланд Стэнфорд, необычайно плодотворный политик (восьмой губернатор Калифорнии) и вместе с тем крупный транспортный магнат. Своему детищу он завещал целых 3000 акров земли, которыми оно, повзрослев, стало распоряжаться исключительно в целях концентрации вокруг университета промышленных компаний, чья деятельность направлена именно на развитие и использование передовых технологий. И то, что в 1951г. на одном из свободных участков площадью в 700 акров был открыт The Stanford Industrial Park, в котором результаты научно-исследовательских работ учёных университета мало-помалу превращались в объекты коммерческой деятельности промышленно-торговых компаний, обосновывавшихся на этой же территории, стало вполне логичным завершением такого подхода. Но для окончания строительства, формирования инфраструктуры и сдачи в аренду всей свободной земли понадобилось целых 30 лет. Зато сегодня это не имеющий в мире аналогов по своей мощи технопарк, и трудно отказаться от предположения, что воспроизводство именно его образа в «Инновационном центре “Сколково”» остаётся стержнем замыслов авторов проекта (они даже по территории, примерно, равны).
– Я поняла. Думаю, что уместнее было бы сравнивать не величины территорий, а их «содержимое». Мне, например, недавно при просмотре в Интернете обзорного материала о Силиконовой долине бросился в глаза заканчивающий его вывод, что достижение «критической массы мозгов и денег» (имеется в виду высокая концентрация на небольшой территории высококлассных специалистов: учёных, инженеров, бизнесменов) даёт «ошеломляющие результаты». А как бы вы прокомментировали такой вывод?
– В данном конкретном случае он, возможно, и оправдан, поскольку вызывает у читателя, вероятно, ожидаемые его автором ассоциации, не более того. В действительности главный вопрос вовсе не в той или иной «концентрации» чего бы то ни было, а в формирующей её движущей силе и в истории её появления. «Деловая атмосфера», о которой вы только что упомянули – вполне реальная вещь, неотрывная от окружаемого ею организма. По существу, это всего лишь проявление изначально присущего ему духа – его внутреннего начала. Так что мы с вами в данный момент, оказывается, обсуждаем вещи и события, связанные не столько с Силиконовой долиной, сколько со страницей истории страны, в которой она возникла.
– То есть, как я поняла, вы предлагаете вернуться к «отцам-основателям», дела и взгляды которых мы когда-то с вами обсуждали?[5]
– Нет, здесь вы немного ошиблись, хотя дух, присущий «пионерам», осваивающим «Дикий Запад» (а ведь штат Калифорния – его окраина), в значительной степени совместим с активной жизненной позицией «отцов-пилигримов», высадившихся когда-то на восточное побережье материка. Однако они полностью избавлены от внутренней несвободы, налагаемой на тех непререкаемыми положениями кальвинизма; их свобода оказывается в единстве с неукротимым авантюризмом, при котором риск становится неотъемлемой чертой личности. Самого сенатора Стэнфорда (хотя ему пришлось прокладывать свой собственный путь лишь по следам «пионеров») вполне можно причислить, судя по множеству фактов из его биографии, к создателям своеобразной модификации этого духа свободы – делового авантюризма, где свобода предпринимательства совмещается со свободой риска (venture). Именно свобода была для него ведущим началом; он, конечно же, желал ощутить это начало и в основанном им в память об умершем сыне университете. Неспроста девизом Стэнфордского университета, предложенным первым его ректором Дэвидом Джорданом, стали слова немецкого рыцаря-гуманиста XVI века Ульриха фон Гуттена: «Die Luft der Freiheit weht» («Веет ветер свободы»).
– Всё, рассказанное вами, убедительно и, конечно, интересно. Но не представляю, как это связано с обсуждаемым вопросом?
– Связано напрямую, поскольку обсуждение характера движущих сил, обусловивших возникновение Силиконовой долины, позволяет достаточно ясно представить, что в России с её совершенно иной историей многовекового становления, они отсутствуют. А это, в свою очередь, позволяет сделать вывод, что результаты любых попыток воспроизвести у нас такую же «долину», целиком или по отдельным фрагментам, не только не дадут ожидаемого эффекта, но и нанесут стране ущерб как экономический, так и интеллектуальный. Представьте себе, что на территории «Инновационного центра “Сколково”» действительно удастся достичь «критической массы мозгов и денег» и создать достаточно устойчивый дух «делового авантюризма». Но ведь вне этой территории атмосфера останется прежней, то есть лишённой требуемого уровня и характера деловитости. В таком случае весь этот грандиозный «наукоград» окажется для России самым настоящим интеллектуально-коммерческим анклавом, одновременно оставаясь таким же эксклавом для США, которые не преминут воспользоваться этим обстоятельством. И вполне может статься, что сколковский проект будет работать в основном на американские компании – именно таково одно из мнений экспертов. Устраивает ли вас лично такая точка над «i»?
– Не знаю, какой смысл вы вкладываете в свой каламбур. Мне, например, всё это представляется достаточно грустным. Ведь и в России насколько я знаю, есть опыт создания собственных центров, которые вполне заслуженно называют наукоградами.
– Cогласен c вами. Кстати, я совсем недавно узнал, что и спроектированный по американским «лекалам» технопарк тоже решено впредь именовать наукоградом, так что с верностью отечественным традициям всё как раз в полном порядке… Если же серьёзно, то я бы в первую очередь обратил ваше внимание на созданный ещё на пороге нынешнего столетия академиком Ж.Алфёровым Санкт-Петербургский физико-технологический научно-образовательный центр РАН, который он возглавляет и по сей день. Он имеет, на мой взгляд, явные преимущества перед многократно упоминаемым нами проектом.
– В чём же они, по-вашему, заключаются?
– Прежде всего, в том, что в его Центре вместо действий, направленных на столь желанное для авторов проекта соединение «мозгов с деньгами», налажен процесс непрерывного возрастания продуктивности самих «мозгов». Это достигается благодаря существующему здесь на каждой из двух ступеней образования (среднего и высшего) единству трёх звеньев: исследователь – преподаватель – учащийся. Не останавливая вашего внимания на самόй структуре Центра, прошу, тем не менее, учесть, что в ней, по существу, воплощена высказанная ещё при создании Санкт-Петербургской Академии наук Петром I идея сосредоточения науки и образования в триединстве Академии наук, Академического университета и гимназии.
– Вы хотите сказать, что деятельность этого Центра следует считать выполнением некой исторической миссии?
– А почему бы и нет? Конечно, традиции российской науки создавались на основе европейского опыта, представлявшего собой, по словам А. Лосева, «опыт изолированного индивидуализма и рационалистической метафизики», однако в них не могли не отразиться особенности исторического развития самой России с тягой к «самодержавному» единству, причастностью к выполнению общего дела, наконец, к служению. И здесь соединение науки с образованием имеет, безусловно, особое значение. Впрочем, это всего лишь одна сторона дела. Сегодня не менее важным в деятельности Центра Алфёрова мне видится прямое следование условиям и требованиям закона развития общества на основе творческого начала личности, который всё ещё остается тайной за семью печатями для общественного сознания. Его формулировку – индивидуальные творческие возможности личности превышают осознаваемые обществом потребности в их использовании – я приводил в одной из наших бесед [6].
– Да, я припоминаю; обсуждались, по-моему, принципиальные различия предпринимательства и творчества.
– Совершенно верно. Но я тогда хотел обратить ваше внимание, прежде всего, на существование двух главных движущих сил общественного развития; природа первой связана с возможностями удовлетворения потребностей индивидуума, второй – с возможностями использования обществом творческого потенциала личности. Обе эти силы реальны, и результаты действия каждой проявляются вне зависимости от того, осмысливает общество их присутствие или нет, то есть действуют они слепо, стихийно. Тем не менее первая из этих сил, по сути, сформировала товарное производство, рыночные отношения; вторая – обусловила развитие материально-духовной культуры, выразилась в научно-техническом прогрессе. Складывавшийся же веками в человеческом сообществе институт образования, причём в разных модификациях, являлся их совместным детищем. Не могу обойти вниманием это обстоятельство, поскольку именно в процессе образования, которому в той или иной степени сопутствует возрастание индивидуальной самоутверждённости, начинается проявление неустранимых противоречий, обусловленных результатом действия этих сил.
– Можно об этом немного подробнее?
– Извольте. Но придётся напомнить, что характер проявления в настоящее время естественной движущей силы экономического развития общества мы с вами уже однажды анализировали [7]. Могу, впрочем, добавить, что важнейшие экономические теории Запада и выросшие на их основе социальные утопии (включая коммунистическую), исходили именно из примата потребления, подчинив ему производство. Но если у Маркса оно сводилось лишь к выработке материальных ценностей (духовное творчество он вообще исключал из сферы производительного труда), то в нынешней либеральной экономике в товары и услуги («Goods & Services»), питающие рынок, обращено всё, что только можно, и даже больше. Всячески поддерживается тенденция к неограниченному росту потребностей, так что вполне правдоподобным вскоре может оказаться чьё-то требование «достать Луну с неба» в буквальном смысле и готовность оплатить услугу (по крайней мере, спрос на приобретение в личную собственность участков лунной поверхности уже удовлетворяется). Неспроста саму западную цивилизацию, исходящую из универсальности рыночной экономики, именуют потребительской. Впрочем, предприниматель-производитель не остаӫтся в долгу: исходя из своих возможностей, а также собственной изобретательности, он сам пытается формировать спрос, стимулируя рождение новых потребностей, которые, так или иначе, готов удовлетворить и, подчас, паразитируя на использовании ненасытного потребительского азарта. Естественно, непосредственной целью его при этом становится извлечение максимальной прибыли – иного в рыночной экономике и быть не может. Можно с достаточной уверенностью утверждать, что рыночная система с бесперебойно действующим в ней механизмом, представляет собой схематичный срез общественного организма, каким являются, в частности, США, упорно предлагаемые России в качестве образца.
– Это понятно, но когда же зайдӫт речь о второй движущей силе, а главное, о её связи с образованием?
– С этого самого момента. Вы, конечно же, не станете отрицать, что человек представляет собой единство телесного и интеллектуально-духовного, причём в телесном выражена его биологическая природа. Именно она роднит человека, скажем, с муравьём, делая обоих потребителями; более того, наделяет их способностью осуществлять целенаправленную репродуктивную деятельность, воспроизводить посредством труда жизненные блага, чтобы существовать. И если человек вынужден добывать хлеб «в поте лица своего», то муравьи, подобно ему, «трудятся» на создаваемых ими плантациях тли (неспроста трудолюбие муравья или, скажем, пчелы, издавна служит для человека примером). На этом, однако, сходство кончается: возможности человеческой личности, использующей сочетание своих физических и умственных потенций, по сути, безграничны, в отличие от одной и той же программы действий, осуществляемой определенной особью на протяжении жизненного цикла в сообществе насекомых. Человеку изначально присуще стремление к продуктивной деятельности, к созданию новых, не известных ему самомý ранее сочетаний и отношений, вещей и образов (особенно в детстве). Он создает, открывает – творит. Творчество – сугубо индивидуальная деятельность, хотя и существуют формы коллективного творчества. В творческом акте человек реализует лишь ему присущие качества в неповторимом сочетании: интуицию, вдохновение, воображение и т.д. В момент творческого акта один человек (в идеале) знает то, чего не знает никто, стало быть, обществу предстоит ещё добираться до той вершины, которой он уже достиг. А поскольку потенциально любой человек способен к творчеству, это означает, что между личностью и обществом существует в той или иной мере реализуемая разность потенциалов, представляющая самую настоящую, хотя и достаточно специфическую, движущую силу общественного развития, которая, конечно же, не воспринимается и не учитывается в качестве самостоятельной, тем более сейчас, в бушующей вокруг стихии, вызванной невиданной доселе экспансией рыночной экономики – а по существу, вышедшим из-под контроля действием первой из названных мной движущих сил, благодаря бездумной попытке исказить саму её природу.
– Не могу не согласиться с этим. Но давайте более детально разъясним саму причину возникновения противоречий?
– Она достаточно простая. Что определяет осознаваемую обществом потребность в личностных ресурсах? Конечно же, существующие на данный момент особенности разделения труда, технико-технологический и организационно-экономический уровень производства, теоретический уровень науки, сложившиеся тенденции в социокультурной сфере, – короче говоря, настоящее, а вовсе не будущее. В соответствии с этим традиционное общее, да и профессиональное образование: учебники, разъяснения преподавателя, лабораторные эксперименты целиком ориентируются лишь на достигнутый уровень знаний о мире, то есть на воспроизводство в индивидуальном сознании сложившихся в обществе стереотипов. Но ведь это как раз и означает, что реальные возможности всестороннего роста и развития творческих способностей конкретной личности как потенциального источника угрожающей их устойчивости новизны, превышают осознаваемые обществом потребности в использовании её главных ресурсов. В сфере образования человек проводит период жизни, связанный с возможностями особенно активного роста своего творческого потенциала, своих талантов; именно здесь в благоприятных условиях может начинаться их расцвет, а в отсутствие таковых – превращение истоков тех же талантов, которым не суждено развиться, в реальную предпосылку деградации личности в будущем.
– Не могу отрицать того, что изложенные вами соображения очень содержательны и, собственно, – информация к размышлению. Но как это сопоставимо с нынешним положением в нашем образовании?
– О каком сопоставлении, позвольте спросить, может идти речь, если образование, выполняющее важнейшую жизнеобеспечивающую функцию общественного организма, рассматривается в настоящее время на уровне федеральной власти, прежде всего, как область применения простого и понятного с монетаристских позиций механизма, то есть в качестве сферы услуг? Уподоблять в России образовательное учреждение, традиционно связываемое мнением народа с выполнением негласного социального заказа (это выражено в самом понятии «образование»), стало быть, с верностью как сугубо профессиональному, так и общественному долгу, заведению, заведомо ориентируемому на услужение индивидуальному заказчику (родителю, клиенту), чей заказ определяется размером его кошелька, согласитесь, просто кощунственно. К тому же нетрудно убедиться, что именно образование, подобно генетической памяти, сосредоточенной в глубине клетки и обеспечивающей устойчивое воспроизводство всех особенностей индивидуального организма, играет роль исторической памяти организма-общества, сохраняя целостный и устойчивый образ его самогό в сознании каждого из сменяющихся поколений, следовательно, способствуя сохранению связи времен. В России сейчас такая связь разрушается, содействуя тем самым «созданию новой полноценной российской идентичности» – именно в такой формулировке выражается нынешнее целеполагание высшей политической власти. Она, между прочим, абсолютно логична, поскольку в очередной раз подтверждает истинность неустаревающего тезиса: политика – это всего лишь концентрированная экономика (в данном случае либеральная рыночная). Эту, господствующую в России и поныне экономику, как вы помните, я предлагал сравнить с крыловской Щукой, взявшейся везти воз, стало быть, способной, попросту говоря, его утопить [8]. Впрочем, реальная ситуация существенно отличается от той, что в басне: «Щуке» всё же удалось одной сдвинуть «воз», и сейчас он, оказавшись у самой кромки воды, начинает медленно, но верно в неё сползать.
– Cравнение ваше не забыла и полностью с ним согласна [9]. А нынешнее положение внушает мне тревогу, выхода из него я пока не вижу.
– Вашу тревогу целиком разделяю. Что же касается выхода из сложившегося положения, то процесс сможет начаться лишь с момента осознания политическим руководством необходимости решительной смены целеполагания. Оно хотя и вырабатывалось в своӫ время, несомненно, высокопрофессиональными (пусть и не членами РАН) и, надо полагать, вполне добросовестными экспертами-единомышленниками, и было обосновано концептуально и оформлено как стратегия на первое десятилетие нового столетия, однако оказалось на поверку ложным. Экономическая теория, служившая предметом их веры, а потому казавшаяся им в период его разработки незыблемым фундаментом, проявила с течением времени полную несостоятельность, и, стало быть, подлежит опровержению.
– Мне трудно предположить, что ваши суждения, при всей их логичности, смогут каким-то образом поколебать веру тех же экспертов, и сейчас достаточно близких к власти, в собственную правоту. Да и вы сами, по-моему, когда-то ссылались, кажется, на Гёте, отрицавшего возможность опровержения ложного учения, поскольку оно исходит из того, что ложь есть истина.
– Действительно, такой парадокс имеет место в истории развития мысли. Тем не менее, он разрешался и притом неоднократно, благодаря тому, что единственно неоспоримым критерием истины всякий раз оказывалась одна лишь практика. Ложность монетарного учения Фридмана (а ведь именно о нём идёт речь) впервые проявил «кризис перепотребления», начавшийся в США и тут же превратившийся в глобальный финансово-экономический кризис (мы с вами его уже обсуждали)[10].
Но ведь он так и не закончился – впереди ещё более зловещие его проявления, чреватые полным крахом мировой денежной системы. Дело в том, что, по Фридману, экономический рост обусловлен наличием достаточных денежных запасов[11]. И продолжающие следовать его заветам США, столкнувшись с катастрофической их нехваткой, решили, образно говоря, наполнить свой мешок деньгами, попросту включив печатный станок. Но мешок, как вскоре выяснилось, оказался с прорехой, которая к тому же становилась всё шире. Решение продолжать, тем не менее, эмиссионный процесс, привело к тому, что всё больше бумажных долларов, исчисляемых многими триллионами (об обеспечении их товарной массой, конечно, не может быть и речи) стало пополнять мировые рынки, создавая здесь самые благоприятные условия для всё новых, невиданных доселе по размерам финансовых спекуляций, естественно, не имеющих к экономическому росту никакого отношения. Невольно напрашивается аналогия с признаками, обнаруживаемыми у поражённого белокровием человека, с той, пожалуй, разницей, что способы лечения страшного недуга, вроде химиотерапии, здесь просто отсутствуют. Требуются ли более убедительные свидетельства полной несостоятельности монетаризма?
– От каких-либо окончательных выводов вынуждена воздержаться, поскольку не являюсь специалистом в финансовой сфере; но, говоря откровенно, картину вы представили настолько же убедительную, насколько и удручающую. Уместно ли в таком случае вообще возвращаться к тому, с чего начиналась наша нынешняя беседа?
– Позиция моя, несмотря ни на что, продолжает оставаться, как вы, надеюсь, давно могли заметить, исключительно оптимистичной, потому считаю вполне оправданным возврат к вопросам, связанным, правда, уже не столько с созданием задуманного по образцу Стэнфордского промышленного парка первенцем коммерциализации науки в России, сколько с реальными возможностями российской академической науки, использование которых поможет, на мой взгляд, вывести страну из нынешнего плачевного состояния. Но это, возможно, будет предметом нашей следующей беседы.
Журнал Президиума РАН, «Энергия: экономика, техника, экология», 2012. № 5. С. 63 – 69.
Примечания:
[1] От мнимых тайн пси-функции к истинным тайнам символической реальности, № 12, 2011, С. 74.
[2] По следам одной аллегории, № 2, 2011, С. 69-70.
[3] О соблазнах ушедшего века и вызовах наступившего, № 9, 2008, С. 78 – 79.
[4] Там же, С. 79.
[5] По следам одной аллегории, С. 71.
[6] Там же, С. 75-76.
[7] Там же, С. 75.
[8] Там же, С. 68.
[9] Вверх по лестнице, ведущей вниз, № 3, 2011, С. 62.
[10] По следам одной аллегории № 2, 2011, С. 72 – 73.
[11] Там же, С. 69.
Другие материалы автора см. http://ruskline.ru/author/g/galperin_semen_veniaminovich/