Кризис заставил задуматься о демократии
Эстония приняла решение присоединиться к Европейскому Союзу, что дальше? Выступление политолога Ийви Анны Массо 30 января на обеде Postimees в честь лидеров общественного мнения.
У Эстонии появился синдром вечно опаздывающей страны. Всюду мы оказываемся тогда, когда наивысший пик уже позади.
Мы вернулись в демократический мир, когда преимущество демократии перед конкурирующими формами государства оказалось под сомнением в сравнении с «авторитарным» капитализмом и даже государственным капитализмом.
Мы вернулись в Европу, которая, как считают даже многие европейцы, перестала быть лучшим местом на Земле — в последнее время рядом со словом «Европа» постоянно звучит слово «кризис».
Когда мы вошли в Европейский Союз, его единство затрещало по швам, а едва мы успели войти в еврозону, как пошли разговоры о том, что евро может обвалиться.
Я вовсе не отношусь к числу тех людей, которые предрекают упадок Запада, провал демократии или конец капиталистического экономического порядка.
Да, долговой кризис требует решения. Но по-прежнему Европа и Северная Америка привлекают больше всего иммигрантов. Многие ли европейцы хотят получить китайское или российское гражданство?
Если посмотреть на другие показатели, кроме экономического роста, то легко понять, почему. Свобода личности и права, определенные ценности по-прежнему имеют значение. Один только рост еще ни одну страну не сделал привлекательной.
Если говорить о мощи государств, то, как верно заметил Симон Ле (известный бельгийский синолог. — Ред.) в рецензии к сборнику эссе лауреата Нобелевской премии Лю Сяобо на английском языке: если аналитики во всем мире считают Китай сильной державой (и сам Китай разделяет это мнение), то почему же эта страна так боится поэта и эссеиста, упрятав его за решетку?
Слабость может проявляться по-разному. По сравнению с конкурентами Европа не распадается и демократический строй не рушится. Тем не менее разразившийся кризис заставляет задуматься о том, что означает демократия в современной Европе. А также дает основание подумать о том, в чем суть «европейскости».
Кризис демократии
Современную Европу с Европой 1930-х годов в числе других сравнивал и Джордж Сорос. Действительно, успех тоталитарных идеологий в 30-е годы прошлого века объясняют в том числе и экономическим кризисом, который охватил Европу в те годы. Многие тогда лишились работы, средств к существованию и веры в себя.
Тоталитарные движения предложили людям идеологию, в которую можно было верить, врагов, которых можно обвинять, и коллектив, к которому можно принадлежать. Когда их стало много, сторонники тоталитаризма получили массовую поддержку.
Сегодня многим из нас тоже приходится нелегко, но те времена вряд ли повторятся.
В начале прошлого века вообще были популярны агрессивные идеологии, предлагавшие ответы на все вопросы, руководствуясь одной единственной великой идеей, будь-то «историческая неизбежность» коммунистов или «естественный отбор» нацистов. Если мир и идеология вступали в противоречие друг с другом, переделывали мир.
В современном мире нет таких фундаментальных идеологий. Современная критика демократии не такая нигилистская, современная ксенофобия не столь идеологическая. История кое-чему научила.
Нынешний вызов демократии не в идеологических движениях, а в технократии политики. Долговой кризис выявил противоречие между демократическим правом решать и требованиями экономики.
Немецкий социолог Ульрих Бек противопоставляет бюрократическую Европу и буржуазную Европу. Отстаивая право греков провести референдум, чтобы сказать нет планам экономии, Бек нарисовал в газете The Guardian страшную картину превращения ЕС в европейский вариант Советского Союза, сравнив планы уменьшения долгового бремени с планами пятилеток.
Может ли демократическое право самим принимать решения означать право решать, что долг можно навесить на соседа?
Ответ можно позаимствовать из опубликованного в декабрьском номере Diplomaatia эссе президента Тоомаса Хендрика Ильвеса: «Меня беспокоят разговоры о том, что финансовая ответственность может представлять собой опасность для демократии, что демократия не выдержит, если призывы к обеспечению честной бюджетной политике будут приняты всерьез».
Ильвес подчеркивает, что отказ от неизбежной политики экономии во имя демократии означает, что ради демократии ответственные страны попросят поддержать страны, живущие не по средствам.
В итоге проиграет демократия, поскольку чувство несправедливости, которая будет испытывать другая сторона, обернется ростом притягательной силы популизма.
Политики, находясь между финансовым миром и претензиями народа, играют незавидную роль, но если демократия означает, что в принятии решений участвуют все, кого касаются эти решения, то в определенных вопросах это будет означать выход демоса за пределы государства. Вопросы, которые влияют на всех людей в Европе, необходимо решать на уровне Европы.
Кризис идентичности
Набирающие силу в последние годы в Европе популистские движения пытаются, как они уверяют, следить за тем, чтобы национальное «мы» не слишком ущемляли ни иммигранты, ни европейские бюрократы, на которых в случае необходимости возлагают надежды, но слушать которых не хотят.
Трудные времена порождают страхи, а страх заставляет прятаться в своей скорлупе.
Новейший европейский популизм на самом деле ни правый, ни левый, по своим принципам он —национально-консервативный, экономически — социальный, политически — антилиберальный и в целом — антиевропейский.
И хотя мы наблюдает рост этих движений — во многих странах нишевые национально-озабоченные партии представлены в парламентах — чувствуется, что этот рост остановился. Без убедительной идеологии и правдоподобных решений число сторонников этих движений расти, конечно, не будет.
Станем европейцами
Когда в центре внимания оказывается экономика, все остальные объединяющие факторы забываются. Как сегодня следует понимать лозунг, прозвучавший сто лет назад: «Останемся эстонцами, но станем европейцами!»?
Единого ответа на вопрос, что означает «европейскость», нет. Наилучшим определителем можно считать свод ценностей и норм, на которые опирается европейская политическая культура.
Безусловно, эстонское государство стало европейской страной. Что же касается вопроса, стали ли мы европейцами, то я пока погожу с ответом. Во многих смыслах, конечно, стали — мы ценим демократию, относительно образованы, владеем языками.
Однако в последовавшие после советской власти годы мы на удивление с большим трудом учимся относиться к людям с уважением.
Я не хочу сказать, что в Европе все — совершенные европейцы. Но это вовсе не значит, что мы не должны стремиться к тому, чтобы стать во всех смыслах слова хорошими европейцами.
Мы озабочены тем, что люди уезжают из страны, но если людей не станут ценить, то они будут продолжать уезжать.
Людей следует ценить прежде всего с моральной и экономической точки зрения — если мы не обвиняем в алчности инвесторов, которые инвестируют в Эстонию в надежде получить прибыль, то мы не должны с пренебрежением относиться к тем, кто уезжает работать туда, где их труд ценится более высоко, тем более, что рынок труда у нас общий.
Для того чтобы удержать людей в Эстонии, наше общество должно стать похожим на те общества, куда уезжают люди. Мы не можем пойти по пути Греции, но и бесконечно затягивать пояса мы с вами тоже не должны.
Вытягивать из людей все соки опасно не потому, что они пойдут митинговать на улицы, а потому, что, когда в человеке гаснет какая бы то ни была искра, он утрачивает способность созидать.
Таланты не горят вечно — люди загораются, сгорают и гаснут. С потухшими же людьми трудно добиться нового экономического роста — тут не поможет даже и сбалансированный бюджет.
Нужно ценить каждого человека, как такового.
Это имеет еще большее значение: этическое поведение должно быть правилом, а неэтическое — исключением. Увы, чего нет, того нет.
Сильнее, чем следующие один за другим разоблачительные скандалы, говорит то, как на них реагируют. Из-за того, что мы оправдываем воровство и коррупцию, пока дело не дойдет до суда, страдает доверие, и не только к конкретным людям: мы привычно ждем, кого разоблачит очередной скандал, и тот, кто пока кажется чистым, просто еще не попался.
Мы станем европейцами тогда, когда определенные правила общежития станут само собой разумеющимися. Когда мы перестанем на узкой дороге выезжать на встречную полосу, обгоняя впередиидущих, чтобы столкнуться с теми, кто едет нам навстречу. Когда перестанем читать чужие письма и не будем держать их у себя на столе. Когда не будем говорить о присутствующих в третьем лице, словно они не находятся рядом с нами.
Этого не добьешься законами — у каждого человека должен сложиться свой внутренний компас.
В Эстонии слишком много высокомерия, но нас слишком мало, чтобы позволить себе относиться друг к другу заносчиво.
В одной из юмористических передач «Tujurikkuja» был показан скетч: в ходе групповой терапии встречаются интернет-комментаторы, и, разумеется, тут же начинают поливать друг друга грязью.
Между тем терапия вроде той, что проходят анонимные алкоголики, может служить примером того, что люди могут относиться с пониманием друг к другу и прощать друг друга, если их объединяет общая беда, которую они сообща стремятся преодолеть.
Наше общество, расколотое историей, могло бы заняться такой терапией, но вместо этого мы ведем себя как интернет-комментаторы в скетч-шоу.
Путь Эстонии в Европу не стоит недооценивать. Когда вновь наступит праздник жизни, мы уже не опоздаем на него. Стать европейцами никогда не поздно.
И Европа с ее прежними идеалами никуда не денется — нынешняя ситуация просто вынуждает нас остановиться и вспомнить, какими были эти идеалы.
Нам не грозит война и тоталитаризм, как в 1930-е годы. Мы можем позволить себе с уважением относиться к человеческим ценностям, точнее, мы не можем себе позволить не делать этого. Перефразировав закон Мерфи, мы можем сказать: улыбайтесь, возможно, завтра не будет хуже.