Корреспондент Николай Хижняк прошелся по опустевшему городу и выяснил, кто еще не покинул свои дома
Луганск – город с полумиллионным населением. Просторные улицы, парки, торговые центры, магазины, кафе, бар и все подобное, присущее крупному городу. Только сейчас Луганск больше напоминает город-призрак – из 500 тысяч человек в городе осталось не более 150 тысяч – остальные, опасаясь за свои жизни, предпочли на время войны покинуть город. Когда идешь по городу, то складывается впечатление, будто сейчас не понедельник, а раннее утро воскресенья – на улицах почти никого нет.
Луганск находится под полным контролем ополчения из ЛНР. Для того, чтобы снимать на территории города и его окрестностей, тебе сначала нужно получить аккредитацию. Выдают ее в пресс-службе ЛНР – их кабинет, как многие другие административные службы, располагается в здании областной администрации в центре города.
Получить заветную бумажечку, которая позволит тебе как представителю СМИ спокойно собирать материал в городе, достаточно просто – главное иметь удостоверение журналиста, ответить на пару простых вопросов о работе и не быть представителем украинского СМИ – их тут не любят. Тебе дают аккредитацию, а затем рассказывают, где и при каких условиях можно работать, а где нет. Спрашивают, есть ли бронежилет. Если ответ отрицательный (как в моем случае), лишь печально кивают головой и советуют найти.
Иду по городу, фотографирую. Людей нет, но где-то слышны выстрелы. У проходившей мимо женщины уточняю, где стреляют и не страшно ли ей. Говорит, что стреляют в районе с красивым названием Счастье. Она не боится, потому что далеко – окраина города.
Прошел еще три квартала. И тут голос из-за спины: Молодой человек, стойте, кто вы, ваши документы!
Не успеваю оглянуться, как передо мной вырастает худощавый мужичок, лет за 50, в камуфляже и с автоматом наперевес. Улыбаюсь, говорю, что журналист «Комсомольской правды», что есть аккредитация и готов ее показать. Тянусь за ней в сумку, мужчина вскидывает автомат, становится немного не по себе. Хотя, если честно, до конца не понимаю, что происходит. Достаю удостоверение и аккредитацию, показываю.
Подходит второй мужчина, лет тридцати, высокий и крепкий. Узнает меня – видел меня в кабинете при получении аккредитации. Просят пройти с ними. Хотя автоматы уже опустили.
– Что ты тут шляешься, ты что, не слышишь, что стреляют! Это нацики пристреливаются – ждут окончания перемирия.
-Так мне сказали, что это далеко.
– Ничего не далеко, вон за той горой! Снаряд спокойно сюда может долететь! Нельзя у нас по городу просто так ходить, военное положение же!
Я искренне не понимаю, что они мне хотят объяснить. Проходим через баррикады, которые стоят у входа в администрацию. На них дежурят ополченцы, все на взводе.
– Вот он наш диверсант, все нормально – обращается к ним худощавый мужчина – журналист это, из России, все в порядке. Ты понимаешь, журналист, ты ходишь по пустынному городу, один, что-то высматриваешь. Идешь, куда глаза глядят, первый раз здесь?
– Да, первый.
– Вот, а у нас тут телефоны обрываются: звонят местные, боятся – говорят, какой-то подозрительный человек с фотоаппаратом гуляет вокруг администрации и все фотографирует! Тебя как зовут?
– Коля.
– А меня Яша. Ты уж извини, если что не так и если напугал. Не хотел я. – Яша сменяет строгий и грубый то на улыбку – Просто сам пойми, время такое – военное, не можем по-другому, а вдруг ты диверсант? Ты ж первый журналист, который приехал просто город поснимать, людей напугал. Нужно тебе какие-то знаки различия сделать, а то так мы тебя и будем каждый квартал ловить по звонку местных жителей.
К этому времени выходит Оксана – сотрудник пресс-службы. Мы с ней быстро придумываем, как аккредитацию переделать в бейдж и повесить на грудь. И я иду снимать дальше. Где у нас всегда людно? Наверное на вокзале. Ловлю такси. Водитель рассказывает, что еще до недавнего времени вокзал был основной точкой, куда ехали почти все клиенты – люди бегут из города.
Прихожу на вокзал. Внутри от силы человек двадцать, а вокруг вообще ни души. Отходит автобус на погранпункт Изварино – наполовину пуст. Неподалеку стоит УАЗ, внутри двое мужчин в камуфляже с пришитыми вместо шевронов георгиевскими лентами – ополченцы.
– Мужики, а куда все люди то с вокзала делить? Где беженцы?
– Так уехали уже все давно.
– И много уехало?
– Да ты сам вокруг посмотри. Еще неделю назад пришел бы, увидел поезда на Москву, которые битком идут. И огромные очереди на автобусы в Россию.
– А в Киев?
– Да и Киев уезжают, но очень мало – люди боятся туда ехать, но от безысходности бегут.
Неподалеку стоит таксист и жадно, с надеждой, выцепляет меня глазами. Подхожу:
– Здравствуйте, мне сюжет нужно снять о том, что Луганск пустует. Куда мне лучше поехать?Желательно в какой-нибудь спальный район, из которого наибольшее количество людей уехало?
– Да куда угодно, – смеется таксист. – Ты посмотри, город пустой. Хочешь, на восток поедем, хочешь, на юг – везде ни души!
– А вы куда предложите?
– Поехали на юг, район Мирный. Там когда таможенный пункт брали, помнишь, несколько дней сопротивление шло, дома вокруг постреляли. Там люди сразу же после этого случая разбежались.
Поехали. По дороге расспрашиваю, как сильно бьет по финансам отсутствие людей в городе и как в целом сказывается на работе.
– Много клиентов потеряли?
– Много? Да почти всех! Вот ты, к примеру, у меня второй пассажир за сегодня. А раньше уже как минимум человек 10 отвез. Людей нет, а начальник ежедневную сумму требует! А где ее взять? Вот завтра напарник работает, а я думаю пойти к руководству и поговорить – ну нет смысла так дальше работать!
– А сами не думали уезжать?
– А куда и зачем? Я вон семью в Россию отправил. В санаторий уехали, а сам тут останусь. Дом буду охранять, да и вообще не хочу – луганский я и другого ничего не нужно. Куда мне ехать? В Россию? Некуда мне туда ехать, тут оно привычнее. В Киев? Так там же прессовать наверняка будут за то, что я с востока. Может, конечно, и не будут, хотя вряд ли, мы же для них теперь чужие, но все равно, мне там будет не комфортно.
Мы подъезжаем к таможенной службе. Она после захвата стоит без стекол, местами разрушена, а КПП так вообще все сгорело изнутри. Рядом с частью стоянка со сгоревшими машинами. Когда начался бой, машины не успели отогнать, они и сгорели.
Я иду гулять по дворам. Разгар дня, а на улице вместо детского смеха полная тишина. Детская площадка пустует, на лавочках никого. Замечаю вдали пятерых бабушек на лавочке – вот они то точно больше всех знают и все расскажут.
– Здравствуйте, скажите, а много людей у вас с района уехало?
– У нас? Никто не уехал!
– Это как так? А почему улицы пустынные, дети не играют? – я в полном недоумении.
– Да незнаем. Спят наверное. Тут всегда так в это время.
– А не страшно вам тут?
– Страшно конечно. Ну, куда деваться? В целом конечно нормально, но вот тяжело было, когда часть брали, когда стреляли – вот тогда по-настоящему было ужасно. А сейчас более менее нормально.
Иду обратно к машине. Навстречу идет молодая мамочка с коляской.
– Скажите, а не страшно вам, с ребенком, тут жить? Правда, что почти никто с этого района не уехал?
– Как не уехал? С чего вы взяли? Район вообще пустой! Вы вечером приходите, посмотрите – в домах даже окна не горят – все разъехались. Знаете как страшно! Кто вам такое сказал?
– Бабушки вон те.
– Ну, вы нашли, кого спрашивать, – смеется девушка. – Они все время тут сидят, и ничего их не интересует. Даже смотрят всегда в одну сторону, не поворачиваются.
– А почему вы не уезжаете?
– Некуда езжать! У меня ребенок 14 дней назад родился, я так не могу.
– Ну, все вот в Россию едут. Там размещают.
– Да нет, не могу я так. Ехать тоже боюсь – тяжело это, да еще и с ребенком. Да и как дом бросать?
На балконе дома стоит мужчина лет 45 и курит.
– Здравствуйте, скажите, а много народу из вашего дома уехало?
– Да почти все уехали.
– А вы чего остались?
– Никуда я не поеду, – сразу меняет тон на грубый. – Тут мой дом! Я лучше умру в этом доме, но не убегу.
– А вы тут с семьей?
– Да, с семьей. Они без меня никуда, говорят, не поедут. А я не могу уехать. Ну, вот пусть, что хотят, делают, а не могу я бросить, у меня тут все вещи, все, что нажито.
– Ну а хотя б на время?
– Да нет. Ну не могу я, мне тут хорошо, даже если стреляют. Луганский я и тут и останусь.
На ступеньках, которые ведут в подвал, прямо под балконом, лежат 2 красный цветка. Рассматриваю их.
– Цветы увидел?
– Да.
– Это снайпер человека положил тут. Вон, видишь, даже еще кровь осталась на стенке.
– А кого, ополченца, мирного или украинца?
– Не знаю я. Да и какая разница, кто он, человека то больше не вернуть. А еще посмотри на абрикосовое дерево.
Сзади меня торчит какой-то обрубленный пенек.
– Вот это все, что от него осталось. А раньше я с балкона абрикосы рвал. Не знаю, из чего они долбили, но дерева – как и не бывало – срубили одним выстрелом. А еще посмотри сбоку, за углом. Такой же выстрел пробил стену дома.
В фундаменте, почти ровно по центру, виднеется отверстие сантиметров 15 в диаметре.
– А где вы были в это время?
– Дома был. Мы в коридор вышли, там и переждали все эти дни. Наша квартира угловая, со стороны части, боялись, что в комнаты что-то прилетит. Вот поэтому и засели в прихожей.
На этом мы попрощались, и я уехал обратно, в гостиницу. У входа встретил коллег. Они с брониками и касками возвращались со съемок. Рассказали, что сейчас украинские военные и войска нацгвардии заняли позиции в поселке Металлист. Это самая верхняя точка и с нее весь город видно как на ладони. Идеальная точка для точечного обстрела тяжелой артиллерией. Но, правда, ополченцы сказали, что смогут отбить себе эту высоту, в чем коллеги очень сильно сомневаются – нацгвардия там основательно засела – с блиндажами, бетонными баррикадами, окопами и танками.